– Суд? Какой суд?
– Если не ошибаюсь, суд над осквернителями могил.
– Вот как. Кому же будет польза от этого суда? Скажите мне, пожалуйста, кто это? – Ma-Ми указала на женщину, выступившую вперед, роскошно одетую и необычайно красивую.
– Это гречанка, последняя из владычиц Египта. Она из рода Птолемеев. Ее всегда можно узнать по римлянину, который ходит за ней следом.
– Который? Их там много. Так это она – та женщина, которая втоптала в грязь могущество Египта и предала его? О, если б не закон, повелевающий нам жить в мире, когда мы встречаемся…
– Вы бы разорвали ее на клочки, Ma-Ми? Да, если б не этот закон, вряд ли бы мы все встретились мирно. Я еще ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь из нас отозвался хорошо о своих предшественниках и последователях.
Клеопатра подняла руки и некоторое время стояла так. Поистине она была прекрасна, и Смит, стоя на коленях и цепляясь руками за обшивку лодки, благодарил свою звезду за то, что ему, одному из смертных, дано было узреть воочию эту красавицу, изменившую судьбы мира.
Молчание воцарилось в зале, и Клеопатра начала говорить звонким и нежным голосом, проникавшим в самые дальние уголки.
– Цари и царицы Египта. Я, Клеопатра шестая, носившая это имя, и последняя царица, правившая Верхним и Нижним Египтом, прежде чем он стал страной рабов, имею сказать нечто вашим величествам, которые все в свое время с честью занимали трон, некогда бывший и моим. Я не стану говорить ни о Египте и его судьбе, ни о наших грехах – мои не меньшие из всех, погубивших его. Эти грехи все мы искупаем и наслышались о них достаточно. Но в эту единственную ночь в году, на празднике того, кого мы зовем Осирисом, но кого другие народы знали и знают под иными именами, нам дано на единый час снова стать смертными и, хотя мы лишь тени, снова воскресить в себе любовь и ненависть, владевшие нами, когда мы были облечены в плоть и кровь. Здесь на единый час воскресает былое наше величие; снова нас украшают любимые наши драгоценности; мы, как прежде, надеемся, как прежде, боимся своих врагов, преклоняемся перед нашими богами, слышим нежные речи наших возлюбленных. Больше того, нам дана радость видеть себя и других такими, как мы есть, знать все, что знают боги, и потому прощать – даже тех, кого мы презирали и ненавидели в жизни. Я кончила, я, младшая из властительниц Древнего Египта, и призываю первого из наших царей сменить меня.
Она поклонилась, и слушатели поклонились ей. Затем сошла со ступеней и затерялась в толпе. Место ее занял старик, просто одетый, с длинной бородой и мудрым лицом, без венца, а лишь с простой повязкой на седых волосах, посреди которой возвышался ободок со змеиной головой – уреус, знак царского достоинства.
– Я Менес, – сказал он, – первый фараон Египта, первый, кто объединил Верхний и Нижний Египет и принял царское звание и титулы. Я правил, как умел, и теперь, в эту торжественную ночь, когда нам снова дано увидеть друг друга лицом к лицу, предлагаю вам, прежде всего секретно и во мраке, побеседовать о тайне богов и значении ее. Затем, также во тьме и секретно, обсудить тайну наших жизней: откуда они взялись и к чему пришли… И, наконец, при свете и открыто, как мы это делали, когда были людьми, обсудить все прочие наши дела. А затем – в Фивы – отпраздновать наш ежегодный праздник. Согласны ли вы?
– Согласны! – был ответ.
Зал вдруг окутался мраком и безмолвием, тяжким и жутким. Сколько времени Смит пребывал в этом безмолвии и мраке – минуты или годы – он не мог сказать.
Наконец снова сверкнула искорка, затем снопы лучей, и зал снова осветился. Менес по-прежнему стоял на ступеньках, а перед ним толпились фараоны.
– Мистерии окончены, – молвил старый фараон. – Теперь, если кто имеет что сказать, пусть говорит открыто.
Вперед выступил молодой человек в одежде царей одной из первых династий и остановился на ступенях, между царем Менесом и всеми, царствовавшими после него. Лицо его показалось Смиту знакомым, как и локон, ниспадавший на щеку. Где он видел это лицо? Ага, вспомнил: всего несколько часов тому назад, в одном из саркофагов.
– Ваши величества! – начал юноша. – Я – царь Менетуфиз. Я хочу поставить на обсуждение вопрос об осквернении наших могил людьми, ныне живущими на земле. Смертные тела многих, собравшихся здесь ныне, выставлены в этом самом здании на потеху и посмешище любопытных. Я сам один из них, без нижней челюсти, весь изломанный и изуродованный, отвратительный. День за днем, мой Ка вынужден созерцать зрелище своего унижения, мою оскверненную плоть, вытащенную из-под пирамиды, которую я с великим трудом воздвигнул для того часа, когда все мертвые восстанут из могил. И сколько нас, таких оскверненных, здесь и в других странах! Так мой предшественник Менкаура, построивший третью из великих Пирамид, спит, или, вернее, бодрствует в темном городе, который зовется Лондоном, далеко за морем, в городе, всегда окутанном туманом и не видящим солнца. Иные сожжены, иные рассыпались в прах. Наши украшения украдены и проданы алчным ювелирам; наши священные письмена и наши символы стали игрушками. Скоро в Египте не останется ни одной неоскверненной могилы.
– Это верно, – подтвердил чей-то голос. – Всего четыре месяца тому назад была раскрыта глубокая- глубокая могила, вырытая мною для себя в тени Сифренской Пирамиды, где я покоился двумя пригоршнями белых костей – ибо в то время, как я скончался, еще не было обычая сохранять тела при помощи пеленания и благовонных трав. А теперь эти мои кости, вместе с моим двойником, сторожившим их в течение пяти тысяч лет, везут на темном дне большого корабля по морю, усеянному льдинами.
– Это верно! – подхватили сотни голосов.
Юный фараон повернулся к Менесу.
– Я обращаюсь к вашему величеству с вопросом: не можем ли мы отомстить тем, кто так жестоко обижает нас?
– Пусть имеющий мудрость скажет, – молвил старый фараон.
Человек средних лет, приземистый и с вдумчивым лицом, с жезлом в руке и головным убором из перьев, показывающим, что он наследник трона и верховный жрец Амона, взошел на ступени. Смит сразу узнал его. Это был Кхемуас, сын Рамзеса Великого, могущественнейший волшебник, который добровольно, при помощи волшебства, вознесся от земли, прежде чем настало время ему воссесть на трон.
