ее крепко держать. Затем Зикали заковылял к Садуко, долгое время пристально глядел на него и сделал несколько движений рукой перед его лицом. Садуко глубоко вздохнул, как бы с удивлением, стал озираться.
– Садуко, – сказал Зикали, – прошу тебя сказать мне, твоему приемному отцу, правду ли говорят люди, что ты продал свою жену Мамину королевичу Умбелази для того, чтобы на тебя дождем посыпались его милости?
– Зикали! – вскричал Садуко в припадке ярости. – Будь ты как все люди, я убил бы тебя, гнусная жаба, за то, что ты осмеливаешься помоями обливать мое имя. Она убежала с королевичем, потому что обольстила его чарами своей красоты.
– Не бей меня, Садуко, – продолжал Зикали, – пока не ответишь мне еще на один вопрос. Правду ли говорят, что в битве при Индондакузуке ты перешел со своими полками на сторону узуту, потому что ты думал, что Умбелази будет разбит, и что ты желал быть на стороне победителя?
– Это клевета! – вскричал Садуко. – Я перешел потому, чтобы отомстить Умбелази за то, что он отнял от меня ту, которая была для меня дороже жизни и чести. До моего перехода победа склонялась на сторону Умбелази, а когда я перешел, он проиграл битву и умер, чего я и хотел. Но теперь, – грустно прибавил он, – я сожалею, что довел его до гибели, так как вижу, что он, подобно мне, был только орудием честолюбивых замыслов этой женщины – О король, – прибавил он, обращаясь к королю, – убей меня, умоляю тебя! Недостоин жить тот, чьи руки обагрены кровью его друга.
– Не слушай, отец мой, – воскликнула Нэнди, вскочив с места. – Он сумасшедший! Отдай мне этого несчастного человека на мое попечение, отец мой, мне, его жене, которая любит его, и позволь нам уйти отсюда в другую страну.
– Молчи, дочь, – сказал король. – И ты, о нианга Зикали, замолчи тоже.
Они повиновались ему, и, подумав немного, Панда движением руки приказал снять с Мамины плащ. Она спокойно огляделась кругом и спросила, что это за детская игра, в которой ее заставляют принимать участие.
– Да, женщина, – ответил Панда, – ты вела игру, но не детскую, а игру на жизнь и смерть. Ты слышала, что говорили Зикали Мудрый и Садуко, твой бывший муж, или нужно повторить тебе их слова?
– Не нужно, король. У меня такой острый слух, что я слышу и через меховой плащ, и терять понапрасну время не надо.
– В таком случае что ты скажешь на все это, женщина?
– Немного, – ответила она, пожав плечами. – Скажу, что я проиграла игру. И еще скажу, что Садуко свою первую историю рассказал не потому, что я заколдовала его, а из любви ко мне, желая меня спасти. Заколдовал же его, как и вас всех, вот этот колдун Зикали – Зикали, враг твоего дома, который поклялся уничтожить весь твой род. Он околдовал Садуко и против его воли силою вырвал правду из его сердца.
Что еще мне вам сказать? Все, в чем меня обвиняют, все это я сделала. Ставка в моей игре была крупная – я желала стать инкозазаной зулусов, – и была на волосок от выигрыша. Мне казалось, что я все рассчитала, однако я не приняла во внимание безумной любви и ревности этого глупца Садуко. Я вижу теперь, что мне следовало убить Садуко перед тем, как бросить его. Три раза я думала об этом. Один раз я всыпала яд в его питье, но он вернулся домой усталый и озабоченный и, прежде чем выпить, поцеловал меня. Сердце мое смягчилось, я опрокинула чашу, которую он поднес уже к губам. Ты помнишь, Садуко?
Из-за одной этой глупости я заслуживаю быть убитой, потому что женщина, стремящаяся к власти, должна обладать сердцем тигрицы. Я же была слишком добра, а потому должна умереть. Но не страшно умереть той, которую в царстве теней встретят тысячи и тысячи воинов под предводительством твоего сына Умбелази, которых я послала туда раньше меня. С окровавленными, поднятыми копьями и с королевским салютом встретят они меня как инкозазану смерти.
Я умираю охотно. Вы, мужчины, мне все надоели, и я ненавижу вас. Вы болваны, которых так легко напоить допьяна, а в пьяном виде вы такие противные и грубые! Пфф!
Теперь, король, прежде чем ты спустишь на меня своих цепных собак, я прошу только об одной милости. Я сказала, что ненавижу всех мужчин, но, как ты знаешь, женщина никогда не может говорить правды – всей правды. Есть мужчина, которого я не ненавижу, которого я никогда не ненавидела и которого, я думаю, я люблю, потому что он не захотел полюбить меня. Вот он сидит здесь… – И к моему крайнему смущению и к удивлению всех присутствующих – она указала на меня, Аллана Квотермана. – Однажды своими чарами, о которых вы здесь так много говорили, я одержала победу над его сердцем, но опять по доброте душевной отпустила его. Да, я отпустила его, редкую рыбу, которая уже попалась ко мне на крючок. И вот, когда он был у моих ног и я пощадила его, он дал мне обещание – небольшое обещание, – но я думаю, что теперь, когда мы с ним расстаемся навсегда, он сдержит его. Макумазан, обещал ли ты мне поцеловать меня еще один раз в губы, когда бы и где бы я ни попросила тебя об этом?
– Обещал, – глухим голосом ответил я, чувствуя, как ее взгляд притягивал меня.
– Подойди тогда ко мне, Макумазан, и поцелуй меня на прощанье. Король позволит это, а так как у меня теперь нет мужа, то некому запретить тебе.
Я встал. Я чувствовал, что не мог поступить иначе. Я подошел к ней, к этой женщине, которая вела игру на крупную ставку и проиграла ее, но и при проигрыше оставалась с высоко поднятой головой.
Медленно подняла она свои гибкие руки и обвила ими мою шею, медленно наклонила свои алые губы к моим и поцеловала меня, один раз в рот и один раз в лоб. Но между этими двумя поцелуями она сделала такое быстрое движение, что я едва мог уловить глазами, что она сделала. Мне показалось, что она левой рукой провела по своим губам и сделала движение горлом, будто проглотила что-то. Затем она оттолкнула меня от себя и проговорила:
– Прощай, Макумазан, ты никогда не забудешь моего прощального поцелуя. Прощай, Зикали. Надеюсь, что все твои дела увенчаются успехом, так как ты ненавидишь тех, кого и я ненавижу, и я не питаю к тебе злобы за то, что ты раскрыл правду. Прощай, о Сетевайо. Ты никогда не станешь тем, чем был бы твой брат, и злая участь ожидает тебя… Прощай, Садуко, – глупец, разбивший свое благополучие ради женских глаз. Всепрощающая Нэнди будет ухаживать за тобой до твоей смерти. Но что это? Почему Умбелази наклоняется над твоим плечом, Садуко, и смотрит на меня так странно? Прощай, Панда, тень короля… Теперь выпусти на меня своих палачей. Выпусти их скорее, иначе они опоздают.
Панда поднял руку, и палачи бросились вперед, но прежде чем они достигли Мамины, она вздрогнула всем телом, широко раскинула руки и упала навзничь… мертвой. Яд, который она приняла, подействовал быстро.
