Сняла очки, потерла глаза, размазав косметику. Снова нацепила их на нос.
– Дивная вещь, – молвила, наконец, Луринду. И поднесла рамку к Ицхаку.
Мы замерли. Рамка, помедлив, качнулась и вдруг начала вращаться.
Ицхак смотрел на рамку и изо всех сил старался не выглядеть полным дураком. Впрочем, это плохо ему удавалось.
Луринду рассмеялась. Зубы у нее крупные, лошадиные.
– Да ну вас!.. – с досадой вскричал Ицхак. – Только бы потеху устроить…
– Ты сам явился не один. Ты сам привел сюда Луринду, – сказал я. – Пришел бы один, не выглядел бы дураком в глазах любимой женщины.
Ицхак багрово покраснел. Схватил Луринду за руку и вырвал у нее рамку.
– Ваши фокусы!.. – рявкнул он. – Да она на живое тепло реагирует!.. Там, небось, какой-нибудь фотоэлемент…
– Там нет фотоэлемента, – сказала Луринду. – Я проверяла.
– Все равно… ее к кому ни поднеси, завертится, – упрямо повторил Ицхак и поднес рамку к самому носу близорукой девицы.
И тут…
С тихим гудением рамка начала набирать обороты.
Поначалу мы онемели. Потом Цира встала. Она очень побледнела. Теперь она смотрела на Луринду с неприкрытой злобой. Я видел, что ее гложет зависть.
– Поздравляю, – сухо сказала наконец Цира и отобрала у Луринду рамку. – Ты тоже Энкиду, девушка.
Луринду сняла очки.
– А нельзя это как-нибудь проверить более точно? То есть, я хочу сказать – более наглядно?
– Можно, – еще суше процедила Цира. – Собственно, для этого мы и пригласили Ицхака… одного, без спутников.
– Цира, – встрял Мурзик. – Так ведь радоваться надо, что еще одного скрытого Энкиду выявили…
– Я и радуюсь, – сказала Цира злобно.
– Да нет, подруга, ты завидуешь, – заявил Мурзик. – Последнее это дело – завидовать. Брось. Ты и без Энкиду хороша… Лучше тебя я и не знал никого, ни в этой жизни, ни в какой другой.
– Кроме сотника, – все еще сердясь, сказала Цира.
– Там другое, – отмахнулся Мурзик.
Цира помолчала немного. Я решил ей помочь.
– Дело в том, что наша Цира умеет отправлять людей в путешествие по их прошлым жизням. Цира – маг высшего посвящения… Ей многое доступно.
– Чего? – протянул Ицхак. – И сколько денег она делает на своей магии?
Глядя в сторону, Цира молвила ледяным тоном:
– Представьте себе, немало.
– Ну? – иронически произнес Ицхак и искривил бровь. – И насколько немало?
– Мне хватает, – отрезала Цира.
– Так у вас, моя дорогая, и потребности, небось, как у птички… Запудрить носик да скушать пряник…
– Помолчи пока, – сказал я Ицхаку. – У тебя, кроме бизнеса, есть что-нибудь за душой?
– Моя семитская гордость, – сказал Ицхак.
– Пусть твоя семитская гордость посоветует тебе не молоть глупостей, – сказал я. – По крайней мере, ближайшую стражу.
Ицхак замолчал. Видать, к гордости своей прислушиваться стал. Я задумался на миг, что я буду делать, если гордость присоветует Ицхаку начистить мне рыло. А она, гордость Ицхака, может. Еще как может. Потому что любимая женщина – рядом. Все видит и все слышит. И, возможно, ждет от него, Ицхака, геройских подвигов.
А Луринду встала, тряхнула волосами, поправила очки.
– Цира, – проговорила она и поглядела прямо на нашу Циру, – я прошу вас отправить меня в прошлую жизнь. В ту, где я была Энкиду… Если это, конечно, возможно.
Несколько мгновений Цира сверлила ее глазами. Потом холодно сказала:
– Это возможно.
Луринду лежала на моем диване, закутанная в мое одеяло. Все остальные сидели на полу. Мурзик расстелил для нас свое одеяло, чтобы не на голый, значит, пол вавилонским гражданам садиться.
Пришла кошка, устроилась в дверях, обмахнулась хвостом и вытаращилась. Котята – слышно было – бесчинствовали на кухне. Роняли что-то.
