неизвестным мне кавалером, отошла в сторонку. Я тако-же вышел из общества едоков с извинениями и скользнул в тень, дабы подсмотреть за нею. И что же я узрел? Под грушевым деревом, выстриженным в виде прыгающего льва, маркиза (а вернее – лже-маркиза, ибо не было на ея плечах никакой отметины) расточает кавалеру ласки. А сей кавалер, по просьбе ея, лобзает ей плечо и оставляет об сем свидетельство, т. е. метит таковым же образом, как и истинная де Мюзет была освидетельствована. Увы! Я уже смекнул, что злодейка мысли мои прочла и обезопасилась. Теперь же не смел я поднять шуму – страстный кавалер самозванки, не разбирая, встал бы на ея защиту и я быв бы шпагой его тут же прободен. Не для сего претерпел я столько невзгод!
Оставалось мне лишь следить за Феанирою да искать способа предупредить моих сотоварищей. С видом весьма невинным зачал я ходить взад-вперед по аллейке, так, чтобы злодейка незамеченной не скрылась. Поблизости ни Эмилии, ни Миловзора не наблюдалось. Что за превратность жизни! Покуда нет в близких надобности, оне роятся вокруг твоей головы, подобно пчелам, и докучным жужжанием всякий миг горазды отвлечь от важных дум. Стоит только надобности возникнуть, и тут же преображаешься ты в пустынника – никого нет рядом.
Лже-маркиза, обратив на меня нарочитое внимание, вздумала, верно, вволю меня подурачить. Оставила она свой укромный приют и вместе с кавалером направилась в сторону парка. Я же, блюдя приличное расстояние, следом пошед.
В парке тако-же музыка играла и премного прогуливалось всякаго люда. Иные катались на ручном грифоне, иные на качелях, а иные и по пешему прохаживались, все больше парочками. На скамейках преизящных сидели иной раз и компаниями. Мимо проходя, быв я свидетелем поучительной истории. Некая фея из числа гостей пошутила над юношей, каковой добивался ея расположения. Сей восторженный волокита дерзнул прочесть вирши своего сочинения. Хороши они были или же напротив – плохи, об том я не сужу. Однако же фея внимала благосклонно, а после чтения приложила к губам чтеца пунцовую розу. Пиит и сам сделался пунцов, а когда решился что-либо сказать, с уст его, вместе со звуками, принялись падать и цветы. Необычайные ароматы последних разнеслись по вечернему зефиру. Тут же рядом случился другой юноша, по всему судя – завистливый соперник сочинителя. Сей мнил себя остроумцем и сей же час взялся осмеивать счастливца, а пуще – его вдохновенныя напевы. Рифмы назвал он неоригинальными, размер – смешным, а самую суть – пустым вздором. Того ему показалось мало – и со смехом злой завистник взялся передразнивать пиита, глумясь над творением его. Рядом были всякие кавалеры и дамы, каковые смех подхватили. Сочинитель гораздо побледнел и едва не подавился цветком пиона. Фея, зря сие, нахмурила брови, притопнула ножкою – и что же? С уст насмешника немедля посыпались жабы, змеи и иная нечисть. А подпевалы его, зело испугавшись, разбежались в стороны. Мне осталось лишь пожалеть, что сия мерзкая участь не постигла разом всех насмешников и любителей пустого зубоскальства.
Продолжал я преследовать преступную лиходейку, каковая не преминула обнаружить сие, оглянувшись чрез плечо. Скроив насмешливую мину, особа сия наградила меня улыбкою, и улыбка та не предвещала ничего хорошаго. Кавалер ея тако-же обернулся и уставил на меня тяжкий взор. Улыбаться мне он не стал, а напротив – нахмурился. Я сей же миг изобразил собою, будто-бы разсматриваю цветы на кусту и токмо этим увлечен. Про себя же подумал – непременно выйдет сцена!
Раз довелось мне итти рядом с нарочитою запрудой, где купались, а щедрый кустарник всем скромникам и скромницам укрытие предоставлял – ибо не всякий настолько лишен смущения, дабы у всех на виду разоблачаться.
С неожиданностью выскочили из сего укрытия две юныя нимфы, облаченныя токмо в резную тень от куста. Нимфы оные зело перепуганы были, отчего и позабыли одеться. Искали же оне моей защиты!
– О, кавалер! – возопили обе. – Спасите нас, ибо из-под земли, рядом с одежою нашей, лезет престрашнаго вида стрекоза, и мы ея опасаемся!
«Что за вздор! – подумалось мне. – Разве обитают стрекозы под землею? Да хоть бы и так, не слыхал я, чтобы кто-либо быв покусан стрекозою».
Однако-ж долг кавалера пред дамами велел мне разъяснить сей афронт. Но что же я обнаружил? Не стрекоза то была, а исполинскаго росту медведка, каковая взаправду ради каких-то причин выглядывала из норы своей. Сорвал я тростину и сим орудием заставил медведку убраться во-свояси, гораздо ея изумив. А нимфы, исполненныя благодарностию, одарили меня поцелуями и именовали безстрашным их избавителем. После же вспомнили оне о стыдливости и подняли немалыя визги. Я же ретировался с приличной спешкою и возобновил погоню за злодейкою.
Кружили мы по парку изрядно. Раз я наткнулся на слугу моего, Мартоса, каковой в парадном платье, словно-бы какой господин, жуировал и подпущал амура не иначе горничной, тако-же в благородном наряде. Я напустился на него было, но он счел мне возразить: дескать, в сем шато за правило, ежели слуга несколько часов побудет и кавалером. Вот уж вздор! Кто изобрел таковой обычай? Всяк хорош на своем месте, господин-ли на господском, лакей-ли на лакейском. Сей порядок заведен от природы и переменять его небезопасно. Впрочем, на пререкания не было у меня времени, потому я оставил нахала, а он, желая перенять моих изящных манер, ломался пред служанкою, словно бы обезьяна. Тьфу!
Достигли мы таким образом нарочитой лужайки, на коей были танцы. Оркестр изливал сладчайшия звуки менуэта, деревья, увешанныя светящимися плодами, являли собою сильное зрелище. Словом, то был совершенный бал. Публики собралось немало – с оною Феанира предпочла смешаться. Я же все держал ея пред глазами, что зело трудно было. Танцующия пары все мелькали, и в очах моих от натуги даже запрыгали живчики. А тут и Эмилия схватила меня за рукав.
– Где же вы, братец, пребывать изволили? – напустилась она на меня. – Почивали, поди? Еще диво, что потрудились вы восстать. Мы с Миловзором уже и ноги сбили, выслеживая злодейку, а он, глядите, на ходу ворон считает.
– Отнюдь! – возразил я. – Это мне пришлось за Феанирою по пятам ходить. И точно знаю, что я верный след взял…
Миловзор, бывший тут же, потребовал разъяснения. Тогда, опуская излишния подробности, я поведал об метке на плече подлинной де Мюзет и протчая, присовокупив:
– Теперь сие неважно, ибо скрылася преступница.
– Отчего не узнать ея по платью? – вопросил Миловзор.
– Оттого, что сей час она уже его переменила, – рек я. – Придется ожидать иного случая.
– Некоторая деталь представляется мне странною, – молвил жених сестрицын в задумчивости. – Отчего Феанира не примет вид какой-либо иной дамы или даже кавалера? Если она может перекинуться в кого угодно, ради каких причин она медлит?
– Как видно, таковые причины у нея имеются, – ответствовал я и при сем явил свойственную мне прозорливость.
