Твой Гастон
писано на станцыи Ивина Запруда
ледохода день семнадцатый
Тетрадь м-ль Эмилии дю Леруа
Друг любезный Уара!
Давно не случалось мне черкнуть тебе и нескольких строк, дабы утвердить мое к тебе и всему семейству твоему любительство
Репы сушоной – 1 мешок
Капусты древесной квашеной – 1 бочка с четвертью (кладовка малая, подле хлева, где новолетьем Дормидонтка околела)
Маркровка в уксусе с чесноком – 3 паруньки с верхами
Киселя дикого – 12 брикетов мороженых (в леднике)
Проверить!!!
Милая моя Уара, безценный друг!
Вспоминаются мне часто былые наши совместные годы, заполненные невинными детскими играми. И хоть не назовешь старухами, ни даже и особами в почтенных летах тебя и меня, но немало уже растрачено нами лет и – увы! – кто может поручитьася, что не впустую
Ромашки махровой – 1 часть
Лютика ядовитого – 0,2 части
Лютика сладкого – 1 часть
Мяты горчичной (совокупно с усиками) – 3 части
В измельченном виде греть на паровой бане, настоять же сутки в темном месте, процедить и с медом употреблять перед едою, натощак. От припадков гистерических.
Проверить!!!
Чувствую некоторую вину пред тобою, любезный друг мой Уара, оттого, что так долго не давала о себе знать. К тому были особливые причины, и первая из них – нежданный приезд моего братца, кавалера Гастона. Наверное, ты хорошо помнишь сего дохлеца, от коего немало терпели мы в детские годы. В возрасте двух лет Гастон объелся черешнею, отчего получил сильнейшее отравление и несколько дней находился при смерти. Все последующие годы он ловко пользовался сим малозначительным обстоятельством и извлекал из него немалые выгоды. Его даже никогда не высекли ни за одну из злобных его каверз, ибо матушка наша, памятуя давний тот случай, вечно боялась лишиться первенца своего.
Не без облегчения проводила я брата в действующую армию, но увы! Даже и это обернулось не в мою пользу. Брат мой быв, разумеется, ранен, и вот он во всей красе, стенающий и безпримерно страдающий, явился к нам со всеми своими недомоганиями и вапёрами. Вволю наслушавшись, как он сетует то на одно, то на другое, терпение мое окончательно лопнуло, и я явилась туда, где в кресле-качалке, прикрыв лицо кружевным платком, изнемогал под бременем бытия Гастон, кавалер дю Леруа.
– Любезный брат! – вскричала я.
Ответом мне был лишь слабый стон из-под платка.
Тогда я сорвала этот платок и прямо спросила:
– Гастон! Вам двадцать с малым лет; назовите мне сейчас же хотя бы три различия между семидесятипятилетним старцем и вами!
Он приоткрыл на это глаз и молвил, явно мучаясь моим присутствием:
– Во-первых, мне не семьдесят пять лет…
Иных убедительных различий он представить не смог, и если мне доведется пережить моего брата (в чем я, кстати, сильно сомневаюсь: кто всю жизнь только и делает, что умирает, может предаваться сему занятию сколь угодно долго), то на могиле его велю написать одно-единственное слово: «Отмучился».
Обнимаю тебя и целую от всей души
Навек твой друг
Эмилия дю Леруа
Третье письмо Гастона на прежний адрес
Друг Мишель!
Вот я и в отчих пределах. Погощу здесь еще несколько ден, дабы вконец не разобидеть деда своего и сестрицу.
Признаюсь, только я завидел в окошко дилижанса родныя долы и поля, только свежий ветерок овеял мое лицо, как в груди моей шевельнулось нечто теплое, и из глаз крупныя слезы покатились. В сем восторге ко крыльцу усадьбы подъехавши, быв я встречаем дедом моим, благородным Эженом э Сю, храбрым гвардейцем покойной королевы и протчая…
В запыленном, объеденном молью парике своем он вышед на крыльцо в том же табачного цвета камизоле, в каковом отправлял меня на службу. Словно бы и не изменилось ничего, разве стало морщин поболее на лице его.
Оглядев мой дорожный костюм – нарочито скромный – он ни слова не сказал, только поджал губы многозначительно. Впрочем, мы облобызались по-родственному.
