уважение к обычаям вавилонским. Неизвестно, чем это может закончиться. Судьба Аррапхи у всех еще на памяти была.
А признать…
– Словом, поерзали в Эанне, подергались и водрузили старую Нану в центре храма, – захлебывался Аткаль, – а новую, ну, ту, что там уже тысячу лет стояла, переместили в боковую часовню. Скандалу! На весь Урук крик стоял…
Хаммаку побледнел.
А Аткаль еще ничего не понял, продолжал языком молоть, довольный тем, что слушают его внимательно, не перебивая.
– Идол-то, которому столько лет поклонялись во всей Империи, оказывается, фальшивый. И не Нана это вовсе. У главного жреца Эанны, небось, понос от ужаса…
– А тебя еще не пробрало? – тихо спросил Хаммаку.
Аткаль оборвал речи, удивленно уставился на господина своего.
– А я-то тут при чем?
Хаммаку надвинулся на него всем своим плотным телом и зарычал, как зверь. Аткаль глазами захлопал, губы распустил.
– Ты чего, Хаммаку?
– Ты, значит, не при чем? – спросил Хаммаку на человеческом наречии. Но облик звериный сохранял, скалился. – А индульгенции из храма Эанны продавал? От чьего имени грехи отпускал?
– Наны… – Ничего еще не понял Аткаль.
– НОВОЙ НАНЫ, – рявкнул Хаммаку, теряя терпение. Послали же боги болвана в напарники!
– Так ведь храм… Ведь Эанна…
– Повязан ты с храмом, – рычал Хаммаку. – Одной веревкой. На которой тебя, болвана, повесят.
Аткаль отшатнулся.
– Да за что?
– За то! – Голос Хаммаку сорвался, и он провизжал: – За то, что индульгенции твои ни гроша не стоят! Идол-то фальшивый…
Теперь и Аткаль белее мела стал.
Замолчали оба. На потемневшем экране компьютера прыгали звездочки и точечки.
Потом Аткаль поднялся.
– Закрою-ка я двери на засов, – сказал он.
Мудрое решение. Воистину, страх лучший учитель. Задышали в затылок крупные неприятности. Тут уж поневоле и отпетый дурак умным станет.
Какое там – 'задышали'! Стучаться начали. Кулаком в дверь молотить.
– Открывай! Аткаль! Мы знаем, что ты здесь!
– Пусть вернет наши денежки!
– Обманщик!
– Лучше открой, а то дверь выломаем!
– Фальшивый идол-то!
– Индульгенции храма Эанны ничего не стоят!
– Пусть деньги вернет! Пусть вернет наши деньги!
Так вопили на разные голоса крупные неприятности.
Аткаль шепотом спросил у Хаммаку:
– Что делать-то?
– Главное – денег не отдавать, – ответил мудрый Хаммаку.
Бледны оба были; но Аткаль бледнее. Даже губы посинели.
– Почему они мое имя выкликают? Почему на меня одного ополчились, Хаммаку?
– Потому что ты индульгенции подписывал.
– А… а ты?
– А я только регистрировал и деньги получал. Кто начальник-то? Ты!
На дверь налегли. В крепкой древесине что-то треснуло. Толпа взвыла от радости.
Аткаль заметался.
Вскочил. Снова сел. Бросил взгляд под стол.
При виде трусости аткалевой приободрился Хаммаку. А Аткаль подскочил к нему, вцепился в рукав, в глаза поглядел собачьим взором.
