траве слабо брызгали струйки воды из покосившегося фонтана. Гипсовая чаша фонтана все еще хранила следы зеленой краски. Из-под зелени проглядывала мертвенная белизна отбитого гипса. Струйки то поднимались, то бессильно опадали. И они были мутно-зеленые.
Потом Пиф поняла, что рядом кто-то есть. Она смутно разглядела кирзовые сапоги. Прищурилась, потом наклонилась и потрогала рукой. Нет, сапоги не кирзовые, а кожаные, но очень прочные и твердые. И шнуровка до колен.
– Армейские ботинки харранского производства, – сообщил хриплый голос.
Это был тот самый голос, который она слышала в тумане. Пиф покраснела. Сердце стукнуло под горлом. Впрочем, у нее теперь нет сердца и нет горла. Я СДЕЛАЛА ЭТО, напомнила она себе.
Незнакомец наклонился и взял ее за запястье. Теперь и Пиф увидела: распухшие перерезанные вены. Вена свешивалась из мертвой руки, как серая веревка.
Незнакомец уселся рядом, на поверженного пионера, поерзал поудобнее, устраиваясь на лице гипсового мальчика.
Пиф плохо различала незнакомца. И дело было не в тумане и не в ее близорукости. На самом деле здесь не было ни тумана, ни близорукости.
– Кто ты такой, черт побери? – спросила она.
– Когда ты была жива, то мыслях называла меня 'Хозяином', – отозвался он спокойно. – Я пришел встретить тебя.
Темная громада мужской фигуры. Лицо Хозяина терялось и расплывалось, но Пиф видела его длинные крепкие ноги в армейских штанах. Хозяин зевнул и шумно почесался в трусах.
– В общем-то, я твой ангел-хранитель, – сказал он. – Гляди.
Он сложил ладони и поднес их к самому лицу Пиф. Она тупо уставилась на них. Почерневшие от возни с какими-то машинными маслами, с жесткими мозолями, узловатые пальцы. Пиф привычно поискала глазами линию жизни. На таких ладонях линия жизни обычно сильная и ровная. Но мужская ладонь была пуста. На ней не было вообще ни одной линии.
– Видишь? – нетерпеливо сказал Хозяин.
– Руки, – промямлила Пиф.
– Целуй, – велел Хозяин.
– Что?
Она близоруко заморгала.
Он расхохотался – где-то высоко, в полумраке. Сверкнули на загорелом лице крепкие белые зубы. На круглом загорелом лице с широко расставленными глазами.
И неожиданно, словно вспыхнуло солнце, она увидела его целиком. Коротко стриженые волосы – светлые, взъерошенные. И глаза – светлые и наглые, с черными точками зрачков.
– Ну, давай же, целуй, – повторил он.
Пиф лихорадочно соображала – что бы такого ответить. Наконец, она выдавила:
– Это… еще и парашу выносить, да?
Хозяин повалился в траву. Лицо гипсового пионера стерлось, осталась сплошная белая маска: тяжелая задница Хозяина смазала ее напрочь. Он лежал в траве и содрогался от хохота. Слезы потекли из его зажмуренных глаз.
Пиф встала. Набралась храбрости, толкнула его ногой в бок. Нога была босой.
Она посмотрела на свою ногу, потом спросила:
– Я что, голая?
Хозяин приподнял голову, открыл глаза, уставился на нее откровенным взглядом.
– Какая тебе разница? – поинтересовался он. – Твое бренное тело плавает сейчас в горячей воде. Ну, голая. Хочешь – оденься.
– Как?
– Отрасти крылья.
– Как? – снова спросила она.
– Откуда мне знать? – раздраженно отозвался Хозяин. Он завозился в траве, встал. И неожиданно с шумом, поднимая ветер, развернул два зеленых крыла.
Так и стоял, откинув голову и расправив плечи: рослый человек в пятнистых армейских штанах и шнурованных ботинках до колен, с лоснящимся обнаженным торсом и двумя огромными крыльями.
Крылья кокетливо сложились под подбородком, лицо Хозяина приблизилось к Пиф, глянуло на нее озорно.
Ей доводилось видеть изображения серафимов. Еще давно, когда Бэда водил ее в катакомбы. Скорбные лики, спрятанные в перьях. Только теперь вместо строгих лиц с изогнутыми темными ртами на нее сквозь водопад изумрудных перьев таращилась наглая сержантская физиономия и откровенно раздевала ее глазами.
– Перестань меня трахать, – сказала Пиф.
– А ты что-нибудь чувствуешь? – полюбопытствовал Хозяин и снова развернул крылья.
– Оргазм, – проворчала Пиф.
