– И очень большой и очень красивый член, – мечтательно проговорила Тилли.
Подсела к сестре своей сиротке на подоконник, тоже сигаретку взяла. Так посидели они, покачивая ногами и дым пуская, совсем бабушку-хлопотунью отравили.
Марка вспоминали.
И такой-то он был. И такой. А это помнишь? И с тобой тоже так было?..
Ах, какой он был славный, этот Марк. Ну почему, почему все одной только Элси досталось?
Погрустили, попечалились. Потом к другим делам перешли, более важным. Потому как на обед ничего, кроме грязного мармелада, не было. Судили и рядили, одно выходило: продавать бабушку-хлопотунью придется.
Бабушке о том сообщили. Повздыхала, пожевала губами, но согласилась: деваться некуда.
– Да и пропадете с нами, бабуля, – добавила Лэсси (ее совесть вдруг грызть начала).
– Э, нет, милая, – неожиданно возразила бабушка, – я за восемьдесят с лишком лет не пропала, так что уж теперь… Года мои не те, чтобы пропадать. А вот вам кушать нечего, это точно.
И свели бабулю в храм Нергала, что в западной оконечности города. Долго жрецов-привратников выкликали, пока не явился сонный да жирный и не осведомился, чего, мол, надобно. Бабулю оглядел и неожиданно интерес проявил. Другого позвал, такого же жирного, но куда менее сонного. Тот, второй, в торг с девицами вошел. Бабуля, девочкам доброе напоследок сделать желая, себя всячески показала. И гимны Нергалу воспела, да так, что жрец едва не прослезился. И о кулинарном искусстве своем поведала – пятнадцать различных блюд из одного только мармелада стряпать умела. Не служила ли когда богам? А то, милые мои, служила. Нинурте бледному, Нергалу кровавому, Нане прекрасногрудой. Всем понемногу. За восемьдесят лет и не тому обучишься. Боги – они с человеком всю жизнь, куда бы ни пошел, что бы ни делал, вот так-то, милые мои.
Жрецу эта речь понравилась и он за бабку отломил немалую сумму в шестьдесят сиклей. И увели бабушку-хлопотунью за тяжелые кованые ворота храмовые, а девицы стоять остались, сикли в руках держа. И ненавистны вдруг эти сикли им стали; однако чувствам недолго предавались, ибо очень хотелось кушать.
– Ну что? – сердясь, сказала Тилли. Первая от печали совершенного очнулась. – Идем, что ли, жратву покупать.
И, не оглядываясь на храм, побрели по Вавилону, с запада на восток.
Город как после болезни оправлялся. Везде кипела бурная восстановительная деятельность. Ревели краны, ездили машины, груженые тесом и камнем. На перекрестках, отчаянно дымя, стояли, ожидая своей очереди, бетономешалки. Рабы, вопя, как обезьяны, суетились на строительных лесах.
Среди развалин и лихорадочного строительства уже блестели свежими витринами и новеньким кафелем магазины и конторы. Пробираясь меж мусора, брезгливо подбирая одежды и с похвальной осмотрительностью ставя ноги, обутые в узорные сапоги, входили в эти конторы и магазины вавилонские лучшие люди.
Девицы по сторонам не глядели, в свой район торопились, к колодезным домам. В одном из колодцев хорошая дешевая лавочка была, где мяса можно было взять. Там же хлебный магазинчик имелся, где весь Мармеладный колодец хлебом разживался: у кого деньги водились, те краюхой; у кого денег почти не водилось, те черствыми корками (продавали на развес). Ну а кто совсем без денег, тем иной раз от хозяйки перепадало обглодышей – щедрая была. За то и любили ее.
Шли вдвоем Лэсси и Тилли, о завтрашнем дне не думали, а вместо того обсуждали, что из еды покупать будут.
И вдруг остановилась Тилли, а Лэсси с размаху налетела на нее.
– Что?!.
Тилли только рукой махнула, показывая на дверь, выглядывающую из стены, сплошь покрытой разбитым кафелем.
– Гляди!
Пригляделась и Лэсси. Тогда только разобрала то, что Тилли заметила с первого взгляда.
'Интим-шоп'. Уцелел-таки во время мятежа и даже торговлю вел среди развалин. Правда, желающих усовершенствовать свою сексуальную жизнь и разрешить все интимные проблемы было маловато. И все же магазин был открыт.
Девицы переглянулись.
Потом Тилли пожала плечами и решительно толкнула дверь.
Огляделась. Зеркальные стены, повсюду розовая драпировка с фиолетовыми бантами, искусственные цветы, сделаные с изумительным мастерством, оплетают потолок. Изысканно одетая красавица любезно устремилась навстречу посетительницам.
– Вам угодно?..
– Да, – сказала Тилли.
Красавица улыбнулась. Тилли слегка опешила. Она еще не встречала подобного приема – ни в конторах, куда приходила вести переговоры о работе, ни тем более в магазинах.
– Это что, сервис такой? – прошептала Лэсси ей на ухо. Она тоже была растеряна.
Тилли покачала головой. Дело было вовсе не в сервисе. В холщовой сумке на бедре у Тилли лежали шестьдесят серебряных сиклей, от которых расходился тонкий, горьковатый аромат. На него-то и отреагировала красавица в магазине. Это и называется хорошо вымуштрованная обслуга: чуять запах сиклей, безошибочно отделяя его от всех прочих городских и плотских запахов.
– Прошу вас, оставьте смущение, – ворковала между тем красавица. – Интимные проблемы вовсе не
