легиона, не говоря уж о поставках в армию, порождает большой простор для финансовых злоупотреблений.
Во-вторых, не давали ей покоя сами варвары, на что она, если судить по внешним проявлениям, страшно досадовала. Эти «зловредные» народы то и дело наскакивали на старого хищника, покусывая его жирные бока, кое-как прикрытые щетиной Рейнско-Дунайского вала.
А что в Империи происходило?
Ну, император сменился. Блаженной памяти Констанций умер. Теперь визави Атанариха по ту сторону Дуная был неотесаный вояка по имени Валент – повелитель Восточной Римской Империи.
С годами отяжелел Атанарих, обзавелся висячими усами. И все так же Империю ненавидел. И безразлично ему было, какие перемены там произошли. Сменился император и сменился. Будь на противоположном берегу Дуная хоть сам Александр Македонский – и то, казалось, вцепился бы не задумываясь. Сидел Атанарих у себя в Дакии-Готии, глаза щурил, приглядывался, выжидал.
И дождался.
Боги любили Атанариха – послали ему случай отомстить ромеям за низкое их коварство (ибо после того, как Ульфила ушел на имперские земли и сманил за собой часть племени, последние сомнения относительно христианства у Атанариха рассеялись).
Знак милости богов, если говорить о наружных его свойствах, не производил внушительного впечатления. Это был римский солдат, выловленный на готской земле и со связанными за спиной руками доставленный к Атанариху. Вид пленник имел весьма заурядный: рожа как кирпич, во рту двух зубов не достает.
Римский солдат отбивался от готских воинов, пока те тащили его, точно козу на заклание, и что-то вопил во всю глотку. В этих бессвязных криках Атанарих разобрал свое имя. Велел пленного отпустить – пусть скажет, что там хочет сказать.
Тут-то и выяснилось, что вовсе не пленный это, а гость дорогой и достопочтимый посланник. И что родич покойного императора Юлиана, знатнейший Прокопий, шлет через этого Иовина (так солдата звали) привет своему брату, могущественному Атанариху, повелителю везеготов.
От слова «брат» из уст ромея поморщился князь готский, но руки Иовину велел освободить. Вина принесли. Сели.
И чем дольше слушал солдата Атанарих, тем радостней ему становилось.
Ох уж эти родственники покойного императора Юлиана! Сперва патриарх Евсевий с его интригами и арианством, теперь вот Прокопий, бывший нотарий, ныне же – можешь не сомневаться, князь, ибо вот отчеканенная им в Иллирике золотая монета! – законный император, занявший по праву место своего покойного брата Юлиана.
Как не возмутиться, продолжал Иовин, когда на трон возвели этого солдафона, этого Валента, который только и умеет, что раздавать жирные куски своей родне, а об Империи не радеет. Взыскивает недоимки столетней давности, а чуть что не так – на дыбу и пытать. Жалованье солдатам через жадность свою задерживает.
На недоимки Иовину было, понятное дело, наплевать, а вот с задержкой жалованья – по всему видно – сильно обидел его император.
Да и вообще, Валент править не умеет.
Что это за государь, если достойному человеку приходится скрываться от него в лесах и вести жизнь дикого зверя, чтобы только не заподозрили его в честолюбии и стремлении занять престол и не подвергли за такое-то пустое подозрение смертной казни?
Тут Атанарих в рассказе запутался и осторожными вопросами (дабы не выдать своей неосведомленности больше, чем следовало бы) постарался выяснить, о ком, собственно, речь.
Да о Прокопии, конечно же. Он повинен в страшном преступлении (так Валент считает): состоит в родстве с Юлианом, что дает ему право на престол. И это право, между прочим, подтвердила вдова Констанция, Фаустина, когда вверила Прокопию свое дитя, малолетнюю Констанцию…
Иовин частил, сыпал именами. Но Атанарих почти не слушал. Главное было для него открыто как на ладони: Империю рвет на части мятеж, и мятежник просит помощи у везеготов.
Атанарих подливал и подливал своему собеседнику, а сам все улыбался в висячие усы. Хорошо же. Как вы с нами – так и мы с вами.
Ромеи запускали щупальца к вези и отхватили-таки часть племени. Совратили, лишили силы, поселили, как каких-нибудь рабов, на своей земле.
Настал наш черед. Уж мы с вами поквитаемся. Пусть ромеи рвут друг у друга из рук императорскую власть, пусть воюют между собой. Пускай освежат в памяти, ежели забыли, каково это – проливать кровь соплеменников.
Ну, так чего он хочет от меня, этот твой Прокопий? Воинов? Хорошо. Я дам ему двести дюжин моих воинов. Этого хватит?
Иовин бросился руки Атанариху целовать. Владыка!.. Милостивец!..
Атанарих руки отдернул. Нечего меня, военного вождя, слюнями мазать.
Жаль, не знал Атанарих многих подробностей этой истории, в которой поучаствовал двумястами дюжинами воинов; а то повеселился бы от всего своего широкого варварского сердца. Ибо война Прокопия с Валентом была войной двух откровенных трусов, каждый из которых лишь об одном мечтал: остаться в живых после этой передряги.
Как услышал Валент (он в ту пору находился в Сирии), что Прокопий два легиона на свою сторону сманил и на него, Валента, войной идти хочет, так сразу за императорские пурпурные сапоги схватился – скорее снять, снять, снять и в провинцию, к морю, гусей разводить. Спасибо, приближенные не позволили, за руки удержали.
Прокопий на самом деле тоже не рвался к престолу, но выхода у него не было. Иовин Атанариху совершенно точно обрисовал положение дел: раз родственник Юлиана, значит, либо становись государем,
