И не было в тот час рядом с Феодосием ни Григория, епископа Константинопольского, ни императрицы Флакиллы, чтобы остановить его, отсоветовать подобные обещания еретику Ульфиле давать. Никого из твердых духом друзей рядом с мягкосердечным Феодосием в тот час не оказалось.
Только старик-вези рядом был и глядел неотрывно звериным своим взором, сердясь на него, императора.
Феодосий повелел Ульфилу во дворце разместить со всевозможным почтением, окружить готского патриарха всевозможными удобствами. Не подобает императорскому гостю по постоялым дворам мыкаться.
Фритила доволен повелением этим остался: ближе к царским лекарям. И Ульфила был рад: ближе к библиотеке.
Скоро еще одна радость Ульфиле приспела: Меркурин Авксентий из Доростола прискакал.
Едва лишь прослышал, что обожаемый его Ульфила в Константинополь прибыл, что по настоянию его в Константинополе собор собирается, – так сразу все дела свои бросил и примчался очертя голову.
На подступах к сорока годам поредели золотые кудри Меркурина, со лба отступили, открыв залысины. Но большой рот все так же улыбчив, в светлых глазах все те же искры пляшут.
Ворвался в ульфилины апартаменты, на ходу звонко стражу обругав, чуть с ног епископа не сбил – тот навстречу поднялся. Расцеловал Меркурина Ульфила, усадил рядом с собой, улыбкой просиял.
Меркурин с Фритилой мельком переглянулся – ревниво и неприязненно; поздоровался доростольский епископ с готским пресвитером, сторожевой собакой при волке епископе, а после с разбегу о своих делах затараторил.
И как указы государевы против ариан, один другого свирепее, у себя в Доростоле ловко обходит.
И как у него в Доростоле двух манихеев выловили и без худого слова повесили.
И как он, Меркурин, с одним доростольским землевладельцем судился из-за беглого раба, который в церкви укрывался.
Поначалу Фритила от негодования так и кипел. Безмолвно кипел, сохраняя невозмутимое выражение на грубом лице. От меркуринова себялюбия Фритилу чуть наизнанку не выворачивало. Только и звону, что «я», «я», «я»!..
А Ульфила слушает – голову приклонил, глазами в одну точку уставился. Лицо у патриарха даже поглупело как будто. Еще бы, дитя любимое вернулось.
И чем дольше глядел Фритила на своего епископа, тем крепче понимал: коли любит он Ульфилу, так и Меркурина полюбить должен, каким бы суетным и вздорным тот ни был. И, вздохнув тишком, за тяжкий труд этот взялся: Меркурина любить.
Как утомился от болтовни Меркурин и от Ульфилы вышел, чтобы по городу прогуляться, Фритила следом пошел.
Нагнал.
Поговорили немного о том, как дела в столице идут. Атанариха помянули. Его в другом здании обширного дворца разместили вместе с дружиной, чтобы с Ульфилой не встретился по случайности. Об императоре поговорили – каков из себя и как в беседе держится.
Вдруг спросил Меркурин Фритилу (а сам глаза отвел):
– А что, Ульфила будто нездоров?
За вопрос этот сразу простил Фритила Меркурину изобильную его болтливость. И, простив, тут же попрекнул.
Спросил:
– Неужто заметить успел, за разговорами-то о собственной персоне?
Покраснел Меркурин до корней золотых волос. Еще милее он Фритиле стал.
– Успел, – пробормотал Меркурин Авксентий.
И сказал Фритила то, ради чего, собственно, и нагнал епископа доростольского, когда тот из ульфилиных покоев вышел:
– Ульфила умирает. Со своими, как уезжал, навсегда прощался. Удержи его здесь, на земле, Меркурин Авксентий. Ибо тебя он любит и, может быть, не захочет оставлять.
Меркурин Фритилу за руки взял, обещал торжественно. Видел Фритила, что не на шутку взволнован Меркурин Авксентий, а потому успокоился.
На самом же деле в то, что Ульфила может умереть, Меркурин не поверил. И потому вскорости все дурные мысли из головы выбросил вон, а вместе с ними – и обещание, данное Фритиле.
Да и то сказать: кому под силу удержать на земле душу праведника, когда она уже разворачивает необъятные крылья свои?..
– Атанарих!..
От возбуждения так и трясся Меркурин Авксентий, когда ворвался к Ульфиле с новостью – рано утром, с рассветными лучами. Епископ не спал, писал что-то, яростно царапая стилосом. Когда Меркурин помешал ему, резким движением переломил табличку. Обломки в угол бросил.
Меркурин извинился за вторжение и сделал было попытку улизнуть – епископ явно был не в духе. Но его остановили, сердитым кивком велели сесть и выкладывать, в чем дело. Меркурин пристроился на складной табурет – слишком низкий по его росту (видимо, предназначен для женщины, а в покоях, отведенных Ульфиле, оказался по недосмотру дворцовой прислуги).
– Что случилось? – спросил Ульфила.
