– Можно потрогать?
– Давай.
Она прикасается пальчиком. Жало вздрагивает и устремляется на нее. Побагровев, Песий Бог прячет его в штаны и грубо требует у девочки, чтобы та шла в кухню и несла ему воды.
Видя, что она мешкает, прикрикивает:
– Живей!
Петронилла выполняет, что велено. Он развязывает тесемку на штанах, оттягивает их и говорит:
– Лей!
С ковшом в руке она колеблется.
– Что, прямо в штаны?
– Да. Давай, быстро.
Зачем-то зажмурившись, она льет. Псарь стонет.
– Скажут, что ты обоссался, – деловито говорит Петронилла, оглядывая псаря, пока тот завязывает тесьму потуже. – Ну ладно, рассказывай дальше. Значит, у мессена дьявола был такой же хвост, как у тебя, и он познал этим хвостом Еву…
– Да, только хвост у него не чета моему. И когда он еще до Адама познал Еву, то она родила на свет Каина, а уж Каин породил первых собак…
– Значит, собаки и люди – родня?
Петронилла поражена.
– Да, через мессена дьявола мы родня псам, – подтверждает Песий Бог. – Это родство видно из привязанности между людьми и собаками. А уж если человек может повелевать псами, это верный знак того, что ему помогает сам дьявол.
– И тебе?
– Да, – важно говорит Песий Бог.
Петронилла смотрит на него почтительно.
– Откуда ты только все это знаешь?
– Слушал, как учил один добрый человек. Совершенный.
– Он только про собак учил?
– Нет, он о многом толковал, да мне-то только про собак любопытно было…
Петронилла обнимает Мартына за шею. Пес вырывается и со слюнявым всхлипом облизывает ее лицо.
– Ну и пусть ты внучок дьявола. Я буду тебя любить, Мартын… до самой-самой смерти.
Мартын издох на пятый месяц от своего рождения, не проявив себя ничем замечательным. Его сразила собачья чума. Горестно было видеть, как угасает некогда веселый щенок, как умоляюще глядит глубокими, темными собачьими глазами – снизу вверх, будто до последнего часа надеясь на спасение. Петронилла изведала настоящее горе. Каждое утро она прибегала на псарню и подолгу, молча, просиживала с Мартыном, уложив его морду себе на колени. Она носила умирающему щенку молоко. Псарь предлагал удавить бедолагу и избавить того от страданий, но девочка надеялась все же выходить Мартына.
Наконец настал день, когда Песий Бог вынес ей окоченевшее за ночь тельце Мартына. У щенка менялись тогда зубы. Накануне смерти он потерял клычок. Петронилла забрала клычок себе, сказав, что оправит его в серебро и будет носить в перстне.
Вдвоем они завернули труп собаки в рогожу и унесли в долину, таясь от графа Бернарта, а пуще того – от служанок матери, чтобы те не подумали дурного. Псарь страшился этого куда больше, чем девочка.
Неподалеку от одной деревеньки, в малой рощице, выкопали могилку. Обливаясь слезами, девочка в последний раз прижала к себе Мартына, погладила его мягкое шелковистое ухо.
– Прощай, Мартын, внучок мессена дьявола, – сказала она. – Я никогда не забуду тебя.
– Ну, будет, – проворчал псарь. Он отобрал у Петрониллы Мартына, уложил его в могилку и закопал. Петронилла смотрела, как он работает.
– Роатлант, – окликнула она псаря. Тот не сразу отозвался, ибо так и не привык к имени, которым она его наградила. – Роатлант, неужели мы так и оставим его здесь лежать? Одного?
– Ага, – сказал псарь. – Так всегда и поступают с покойниками.
Петронилла что-то напряженно обдумывала. Псарь с интересом уставился на нее: какая еще затея посетит неугомонное дитя графа Бернарта.
– Давай хотя бы крест поставим, – сказала она наконец.
– Он же не человек, – возразил Песий Бог. Ему было лень мастерить крест.
– Ты же сказал, что он – как все покойники…
– Так-то оно так, да только крест ставят лишь тем, кто окрещен.
Петронилла хитро посмотрела на своего безносого друга.
– А когда ты помрешь – тебе тоже крест на могилу поставят?
