самых пор и загорелась у латинников под ногами греческая почва. Поначалу только тлела; а затем, как окреп Ласкарис, занялась настоящим пожаром.
Будучи человеком осмотрительным, Феодор Ласкарис оставил свои земли, корону и ненависть не малолетнему сыну, но мужу зрелому и испытанному – зятю. Этим-то зятем и был Иоанн Дука Ватацес.
Ни единого дня своей жизни не провел Ватацес в праздности. Воевал хитро: не штурмом брал, но измором. Поражения страшился более, нежели убытков, и однажды сжег весь свой флот, дабы не достался противнику. Из латинских владык дружбу свел с одним только германским императором Фридрихом ради общей их вражды с папой Римским; латинян же и в особенности папу именовал «гангреною».
В иных делах отличался Ватацес человеколюбием и врагов, буде те попадали к нему в руки, всегда приговаривал к наказанию путем различного рода членовредительства, но всегда оставляя им жизнь.
Своим подданным запрещал покупать иноземные предметы роскоши, и за ослушание лишал гражданских прав. Говорят, что однажды собственноручно отхлестал по щекам родного сына, заметив на том иноземные шелковые одежды. Благодаря такой заботе греки поневоле довольствовались плодами рук сограждан и неслыханно разбогатели, ибо кормили друг друга и ни одного обола не отдавали на сторону.
Одни говорят, будто Ватацес выплачивал монголам какую-то дань; другие же положительно утверждают, что никакой дани он не выплачивал, а просто принимал в своих владениях тюрок, бежавших от монгольского нашествия.
Перед этим-то дальновидным и хитрым владыкой и предстал в один прекрасный день Феодул-Раймон из Акры.
Не заметить такого роскошного Феодула мудрено: прибыл со многими богатствами, при тюках да сундуках, сам расфуфыренный. Немало пользы принесла ему золотая дощечка от великого хана. Как покажутся город либо село, подвластные монголам, так сразу Феодул отыскивал там старейшин или магистрат, доставал из-за пазухи заветную дощечку и требовал себе даров. Поневоле старались от него откупиться, от такого алчного да страшного. И хоть большую часть добычи забирал себе горбоносый монгол, но и Феодулу кое-что перепадало.
Вот этот-то караван, с монгольской свитой, злющим-презлющим толмачом, с телегами, лошадьми, походной юртой и прочим привели греки к своему царю на поглядение. Дука Ватацес перво-наперво наложил на феодулово добро тяжелую руку. Монгольскую свиту принял приветливо и велел разместить среди солдат – пусть пьют. Феодула же с главным монголом и толмача доставили пред царские очи.
Феодул в пути раздобрел, заблагодушествовал. Забыл уж, каковы хитроумные греки, вздумал врать им по-старому, словно монголам.
Возжелал Ватацес узнать, кто таков этот Феодул, зачем странствует вместе с монголами, какие цели преследует и куда направляется через греческие земли.
Феодул давай рассказывать.
Обо всем поведал.
Как призвал его к себе сам папа Римский и молвил: «Кругом, – говорит, – сплошь предатели, только и ждущие, чтоб слова мои исказить и волю нарушить. Одному тебе, благочестивый отрок Феодул, верю. Знаю: ты, как и я, хочешь всеобщего мира и благоденствия. И оттого без страха посылаю тебя к монголам, точно голубя с оливковою ветвью…»
Как отправился он, Феодул, в далекий, опасный путь, как шел, превозмогая беды.
Как побывал он в стране, где у жителей нет лба, поскольку родители от самого младенчества непрестанно гладят ребенка по головке, дабы отогнать лоб назад и вовсе свести на нет. И они полагают, что это красиво.
Как оказался он потом еще в другой стране, и тамошние жители вовсе не употребляют в разговоре слово «дождь», поскольку благодаря жаркому климату капли дождя испаряются, не успев коснуться земли.
Как обратил он в истинную веру псоглавцев, а затем один на один бился с бесчисленными стадами онокентавров и остался жив.
Как достиг наконец города, где все дома построены из войлока и находятся в непрестанном движении, и там имел богословский диспут со жрецами идольскими и всех их одолел своей ученостью. Как было при Феодуле пасхальное яйцо, освященное самим папой Римским, и вот покуда один из жрецов выхвалял своих деревянных и медных богов, это яйцо не снесло такой лжи и взорвалось, чем убедило верующих неправо признать истинность слов Феодула.
И многое другое поведал Феодул Дуке Ватацесу.
Тот выслушал внимательно, а затем осведомился:
– Кто этот знатный монгол и для чего он путешествует с тобою?
Тут уж встрял Андрей, которого, кстати, ни о чем не спрашивали. Не дал, окаянный, Феодулу и слова молвить. Красными пятнами пошел от гнева:
– Этот монгол здесь выведывает и разнюхивает, как бы прочим монголам ловчее проникнуть в эти земли и разграбить их до основания. Вот для чего он здесь, государь!
Дука Ватацес высоко поднял брови, удивленный.
– Что скажешь, Феодул?
– Скажу, что отчасти он прав, – не дал себя смутить Феодул, – но лишь отчасти, ибо обратной дороги эти монголы все равно не найдут.
– Кого обманываешь? – вскипел Андрей. – Государя или себя? Тебе-то не хуже моего известно, что эти бродяги выберутся даже из преисподней и отыщут дорогу к своим проклятущим юртам!
Дука Ватацес спросил Андрея:
– А ты-то кто таков, что своего же товарища передо мною обличаешь?
– Я, благодарение Богу, монголам в таком деле не пособник! – огрызнулся Андрей. – Я человек
