Кобель, припав на передние лапы, яростно лаял на дядю Колю.
— Ишь, веселая собачка, — прищурился дядя Коля. Теперь от него пахло не только пивом, но еще и портвейном.
Ушел.
— Долго квартиру-то искал? — подсказал Федору Сигизмунд, возвращаясь на кухню. Он хотел избежать слишком обстоятельного повествования.
Но сбить бойца Федора было нелегко. Он продолжил точно с того места, на котором остановился.
— Захожу, значит, во второй подъезд. Там у батареи пьяный лежит. Уже пустил под себя, как положено. Я в него потыкал — ботинки голландские, крепкие, и не то выдержат. Говорю: “Отец, есть тут квартира сорок семь?” Он стонет… “Ясно, — говорю, — без слов”. Обследовал первый этаж. Квартира десять, одиннадцать, двенадцать и сто восемьдесят один. Так, не то. Поднимаюсь на второй этаж. Там…
— Короче, Склихософский, — сказал Сигизмунд.
— А я и говорю, — охотно поддержал начальника Федор.
Звонок в дверь.
— Активно живете, Сигизмунд Борисович, — заметил Федор. — Прямо как депутат какой-нибудь. Слуга народа.
Пришли из РЭУ. Обследовали произведенный ремонт. Подсунули бумажку расписаться, что претензий нет. Сигизмунд расписался и предусмотрительно поставил дату. Между своей подписью и нижней строчкой акта не оставил врагу ни миллиметра. Обучен-с. Хотя на практике на этом еще ни разу не горел.
Лантхильда возилась где-то в квартире, то и дело что-то опрокидывая и роняя.
Когда Сигизмунд в очередной раз возвратился на кухню, Федор допивал уже вторую чашку чая. Осторожно спросил:
— У вас с ней, Сигизмунд Борисович, что — серьезно?
— Серьезней не бывает, — сказал Сигизмунд.
— А ее военная база на Шпицбергене?
— Послала она свою учебку.
— Она-то армию послала, — сказал предусмотрительный Федор, — а армия ее?..
— А армия прислала вот такую охрененную бумагу, где тоже ее послала без выходного пособия.
— Вам видней, — сказал Федор. — Я в эти дела не мешаюсь.
— Если грубые парни из НАТО придут меня брать — спрячет меня твой отец Никодим за алтарем? — сострил Сигизмунд.
Федор ушел от вопроса. Сменил тему.
— Боюсь, влипли мы с этой квартирой. Ощущение нехорошее. Я этому Захар Матвеичу, бандюгану этому, говорю: “Если по уму делать, надо и сверху и снизу протравить, по всей лестнице. Что толку — мы тут у вас обработаем, а через месяц все равно полезут. Не сверху, так снизу.” А он говорит: “Вы гарантии даете? Вот и работайте по гарантии”. Что-то нехорошее ощущение у меня от него…
— А чего тут нехорошего? Людей облагодетельствовал…
— Во-во.
— Так ты там все сделал?
— Обработал как полагается, а что еще… Только точно говорю — придется по этой гарантии еще побегать.
— В секонд-хенде был?
— Да там все нормально. Кланяются вам.
Тут на кухню вошла Лантхильда, грязная с головы до ног. Вежливо поздоровалась с Федором:
— Драастис…
— Здрасьте, — мрачно сказал Федор.
Лантхильда опустила голову, закокетничала. Ах ты, замарашка. Федору глазки строит. В общем-то Федор, конечно, парень хоть куда. Сигизмунд вдруг обиделся.
— Лантхильд, хири ут!
Лантхильда покраснела и ушла.
— Ну, я пойду, — деликатно сказал Федор.
Сигизмунд проводил его до двери. Подержал кобеля за ошейник, поскольку пес живо интересовался шнурками. Федор долго, тщательно одевался. Напоследок Сигизмунд сказал:
— Не ссы, Федор. На хрен мы НАТО-то нужны.
— Ну, бывайте, Сигизмунд Борисович. Завтра в конторе ждать?
— Да.
Едва за Федором закрылась дверь, как тут же появилась Лантхильда. Чумазая и довольная.
— Сигисмундс, смоотри ходит ик убрат красота доома.
Лантхильда действительно потрудилась на славу. Комната приобрела свежесть. Исчезла бьющая в глаза холостяцкая захламленность. Пока Лантхильда плескалась в ванной, распевая во весь голос, Сигизмунд перетащил назад на обычное место компьютер и телевизор. Спальник отправился на антресоли. “Смутный период” закончился.
Лантхильда выбралась из ванной спустя час. Благоухала шампунями. Разрумянилась, разопрела. С тяжким вздохом плюхнулась на диван.
Она была в сигизмундовом махровом халате до пят.
— Устала? — спросил Сигизмунд. — Хочешь яблочко?
У него сохранилась привычка после бани кушать яблочко — одна из немногих, оставшихся с детства.
Лантхильда резко повернулась на голос и хлестнула Сигизмунда мокрыми волосами по лицу. Он поймал ее за косы. Потемневшие от воды, они были очень тяжелыми.
Сигизмунд взвесил их на ладони.
— Давай все-таки высушим волосы, — сказал он Латхильде. — Простудишься.
— Хаздьос… Во-ло-сьи висуцим — оой… — протянула Лантхильда, отбирая у Сигизмунда свою косу.
— Ничего “ой”, потерпишь, — сказал Сигизмунд.
Сходил за феном. Лантхильда сидела на диване и с опаской следила за ним. Более догадливый кобель загодя уполз под диван. Только хвост остался.
Когда Сигизмунд включил фен, пес поспешно заскреб лапами под диваном, пряча в убежище и хвост. Лантхильда съежилась. Не одобряла она фена. Не одобряла и боялась.
— Ничего, ничего, — приговаривал Сигизмунд, водя феном над ее волосами.
— Ницего? Ницего? Оой… Суцим? Оой… — постанывала Лантхильда.
— Не суцим, а сушим. Су-шим. Скажи: “ш”.
Лантхильда свистела, свиристела. Видно было, что очень старается.
— Умница ты наша, умница, — ворковал Сигизмунд и вдруг ни с того ни с сего завел прилипчивую песенку, которую давным-давно слышал в “Сайгоне”: — У Кота-Воркота наркота была крута…
Песенка понравилась Лантхильде отсутствием шипящих. Она принялась подпевать, сперва копируя слова бессмысленно, как птичка, потом с некоторым пониманием.
— Кот — это Мьюки, — пояснял Сигизмунд охотно (а фен в его руке устрашающе выл). — Воркот — это имя. Ик им Сигисмундс, мьюки ист Воркот. Кот-воркот.
— Ворркот, — вкусно рокотала Лантхильда.
Кобель, внезапно ожив, сделал резкий рывок под диваном и забился еще глубже.
— Наркотаа — ист?..
— Наркота ист плохо. Наркота ист срэхва. Причем такая срэхва, что не приведи Господи…
— Мьюки мис срэхва… Йаа…
