— Я вас не заливал.
— А я говорю — залили! В туалет с зонтиком хожу!
— У каждого свои причуды, — мстительно сказал Сигизмунд. Он еще не простил гражданке Федосеевой ее последней выходки.
Она недобро поглядела на него.
— Я вам говорю — залили. Обои изгадили, по стене течет…
— Прошу, — пригласил Сигизмунд. — Убедитесь сами. У меня ничего не течет.
Федосеева вошла в квартиру. Кобель, изнемогая от счастья — гости! — повис лапами на ее кофте.
— Уберите! — испугалась Федосеева.
— Он не кусается. — Сигизмунд взял пса за ошейник. Кобель вилял хвостом и сдавленно повизгивал — рвался облизать Федосееву.
Федосеева, подозрительно оглядываясь на Сигизмунда, двинулась по коридору. Оглядела пол, потолок.
— Где вас заливает?
— В большой комнате.
— Прошу.
Изысканно-вежливый потомок польских шляхтичей распахнул перед Федосеевой двери. Та покосилась неодобрительно — на полу лежал сбитый спальник. Покойный дед мрачно взирал со стены.
Комната была идеально сухой и чистой. “Перекрытия хорошие, дня два сочиться будет”, — вспомнилось пророчество дяди Коли. Конечно, Сигизмунд мог бы объяснить гражданке Федосеевой причины ее бед и неурядиц, но — не хотел. Вредничал.
С почти неприкрытым злорадством наблюдал, как она крадучись идет по комнате, обследуя чуть ли не каждую половицу. Сухо. Осмотрела стены — вдруг злокозненный Сигизмунд, чисто из желания сотворить пакость, на стены чего лил. Да нет, сухие стены. Блин, сухо, сухо!
— Извините, — сказала наконец Федосеева.
— Пожалуйста. — Сигизмунд услужливо раскрыл перед ней входную дверь. Соседка гневно удалилась.
Закрыв дверь, Сигизмунд отпустил пса, позволил облизать себя, засмеялся. Почему-то у него поднялось настроение.
Глава десятая
Отметили на работе приближение Нового Года и начало рождественских каникул. Страна погружалась в омут безделья и пьянства почти на две недели. Людмила Сергеевна принесла пироги, Светочка — салат “оливье” в двух литровых банках, Сигизмунд и Федор — водку. Для дам-с купили “дамскую” — “Довгань”. Мягкая, как цыпленок, и легкая, как полет ласточки.
Посидели, отметили, пожелали друг другу и разошлись пораньше — успеть сделать покупки.
Сигизмунд с Федором выпили дополнительно пивка и тоже распрощались.
Дома все было без изменений. Лантхильда упорно продолжала сидеть взаперти. Сигизмунд сиротски пообедал пельменями. Запер кобеля, отнес тарелку к девкиной комнате и постучал. Оставил под дверью. Крикнул через дверь: “Лантхильд! Итан!” Запертый кобель бесновался и обиженно стонал.
Стоило Сигизмунду отойти, как дверь приоткрылась. Тарелка поползла по полу и скрылась в комнате.
Вечером сидел на спальнике, уткнувшись в телевизор. С удивлением обнаружил, что не хватает ему Лантхильды. Не с кем переброситься протяжным понимающим “йаа”…
Ночью, в спальнике, Сигизмунда посетил сон. Идиотский. Снился ему Вавила, дюжий и таежный. Звероподобен был и ужасен. С бородой, конечно. Была на Вавиле розовая рубаха в цветочек, как на Волке в “Ну, погоди!” Срубил Вавила себе сруб, заткнул все щели мхом, навесил табличку “ул. ВАВИЛОВЫХ”, а потом тщательно заколотил все окна и двери. Изнутри.
Сигизмунд же будто ходил и пинал этот сруб, матеря Вавилу, потому что Вавила уединился не просто так, а с оготиви.
Интересно, по Фрейду такой сон что значит?
С утра, пока пить не начали, завез Генке видеокамеру. Поздравил тетю Аню коробкой конфет “Ленинград” (то есть по-нынешнему “Санкт-Петербург”, но все равно приличные). Генке привез бутылку водки. Вручил тайно, чтобы тетя Аня не увидела. Генка оценил, глазом моргнул. Увел в свою берлогу.
— Чем бы тебя отдарить, родственничек? — бормотал благодарный Генка, прижимая к животу бутылку и шаря по стенам глазами. — А, во! На! Владей! Самая удачная моя работа!
Он снял со стены фотопортрет на редкость мрачной белокурой красавицы с голой грудью и в расстегнутых (но не снятых) джинсах. Красавица глядела исподлобья сквозь очень накрашенные ресницы.
— Кассеты достал? — спросил Сигизмунд, слабо отреагировав на дар.
Генка бережно запаковывал дар в бесплатную рекламную газету.
— Достал. Стоха.
— Будет тебе стоха.
— Товар — деньги.
— Господи, какой же ты все-таки мудак, Геннадий. Держи свою стоху.
Генка принял деньги двумя пальцами, ловко препроводил их в карман треников, показал подбородком на полку.
— Бери. Твои.
Кассет было три. На всех изображены достопримечательности Москвы и несколько неприятных юнцов в красных пиджаках. Они якобы оживленно переговаривались.
Сигизмунда заранее передернуло. “Вы не подскажете, где находится Красная Площадь?” — “О, охотно. Я бизнесмен. Мой офис находится в Москве. Красная площадь находится в центре столицы, перед Кремлем”…
— Для кого курс? — спросил Сигизмунд, вертя кассеты.
— А? Да для всех. Тут тебе и ресторан, и супермаркет с бутиком, и театр оперы-балета, и стриптиз- шоу…
— Для кого рассчитан? Для новых русских?
— Для каких русских? — Генка удивился. — Для них русский язык родной.
— Это для бабы Дуни, царствие ей небесное, он был родной, а этим он чужой, второй после английского этикеточного…
Излив таким образом свое раздражение, Сигизмунд распрощался с родственником.
Нагруженный кассетами и подарком Генки, уселся в машину. Стал размышлять о предстоящем Новом Годе. В принципе, звала Аська. Но к Аське ехать не хотелось. У Аськи соберется вся ее ублюдочная гоп- компания, все эти вратари, нападающие, полузащитники и прочие недоноски во главе с мокрогубым режиссером. Обсуждаться будет “Чайка”, а когда выпьют и упыхаются — проблемы новой пластической выразительности.
С другой стороны, обижать Аську категорически не хотелось. Сигизмунд считал ее своим другом. Прежде всего.
Поэтому он купил еще одну бутылку “Довгани” (шампанского Аська принципиально не признавала),
