глазах, в годину войны, не было такого мрака, такого, я бы сказал, позора!..»
Старик опустил кудлатую голову и, казалось, раздумал пить.
«Господа, — кто-то робко подал голос. — Да что же это такое — пельмени остывают!»
«Но дайте же договорить Игорю Валерьянычу! Игорь Валерьяныч, просим».
«Совершенно справедливо, — горько усмехнулся хозяин, — остывают, чтоб им ни дна ни покрышки! Выпьем, друзья мои, за то, чтобы весь этот морок, вся эта чёрная туча над небом отечества рассеялась…»
Звон бокалов, стук вилок покрыли его слова. Рассеялось впечатление от горестного тоста. Отчество академика приняло удобопроизносимый вид.
«Мастерица, надо сказать, ваша супруга, Игорь Вальян-ч… Отродясь не вкушал…»
«Истинная правда, Олег Михал-ч. Совершенно с вами согласен».
«А как насчёт того-этого?..»
«Юные пионеры, будьте готовы».
«Всегда готовы! Ах, хороша!»
«Где там у нас грибочки… Подать их сюда! Нет, до чего дело дошло, а? Намедни открываю „Литературную газету“ и читаю…»
«А кто автор? Ну, ясное дело».
«Козёл вонючий…»
«Ничего не поделаешь, я вчера получил гороскоп, вы, прошу прощения, имеете представление о звездословии?»
«Чего? Понятия не имею».
«Печальная, надо сказать, картина. Аспект планет сугубо неблагоприятен. Юпитер… известно вам, какую роль играет Юпитер?»
«Понятия не имею. Патиссончики ничего…»
«Покровительствует нашему отечеству, к вашему сведению. Так вот, представьте, повреждён соседством Сатурна».
«Это как же понимать?»
«А вот так и понимайте».
«Бредни всё это…»
«Не-ет-с. Не совсем. Нет, он всё-таки прав. Необходимо сплотить все патриотические силы. Дать отпор».
«Эх… семь бед, один ответ. Положите-ка мне ещё…»
«Битте-дритте!»
«Как живёте-можете, ваше императорское высочество?»
«Вашими молитвами… вашими молитвами».
«Если я правильно вижу сложившееся положение… шансы на восстановление законной монархии…»
«Возможно. Возможно».
«Да ведь в том-то и закавыка, кого считать законным».
«Великая княгиня Леонида…»
«Да какая она великая княгиня…»
«Из грузинского царского рода».
«Да какой там царский. Седьмая вода на киселе».
«Ну, не скажите».
«У них там все князья. Если уж говорить, нам нужен наш, русский монарх».
«Где ж его возьмёшь? Коли вся династия перебита».
«Паштет, скажу я вам, что надо!»
«Ожидается высочайший визит».
«Это кто ж такой?»
«Государь-наследник цесаревич и великий князь Георгий Михайлович, к нам, в Россию…»
«Откуда?»
«Хрен его знает…»
«Я попросил бы всё-таки не выражаться. Всё-таки, знаете…»
«Да, но как быть с дворянством».
«С каким это дворянством, никакого дворянства больше нет».
«Как это нет».
«А вот так. Дворянство везде исчезло или исчезает. Только в других странах оно оставило наследника, а у нас…»
«Вы что же, считаете, что русский народ брошен, так сказать, на произвол судьбы?»
«Да-с, считаю».
«Это что ж такое, а? Братцы! Жомини да Жомини, а об водке ни полслова!»
Глохнут, сливаются в общий гул голоса, алеют потные лица, пир вступил в заключительную фазу.
«Между прочим, совершенно неопровержимые данные. Игорь Вальян-ч, вы слыхали? Ельцин-то, оказывается, еврей! — На одну четверть, это известно. — Не на одну, а на три! — Ну и что? — Как это, ну и что. — Бредни всё это. — Ну, не скажи. — Братцы! Жомини да Жомини… — Вася! Я ведь её любил. А она… — Отец Кирилл, позвольте с вами чокнуться, так сказать, индивидуально… — Вот вы говорите, дворянство… — Слушай-ка, а кто это там, никак Двугривенный? — Да ведь ты с ним уже здоровался. — Что-то не припомню… — Трёхкопеечный. — Вот сука, и он здесь. — Повреждён Сатурном… — Нет, до чего дело дошло… — Господа! (Стук вилкой о стакан). Господа, Игорь Валерианович просит всех в кабинет».
LVII Русская рапсодия
26 августа, на закате солнца
Окончен пир, затихли песни, обессилевшая дружина лежит вкруг шатра на зелёном взгорье. Сколько-то времени ушло на рассаживание, преодоление послеобеденной сонливости, размешивание сахара в чашечках чёрного, как совесть злодея, кофе. Наступило молчание. Воцарился тот особый, пепельно- мглистый предгрозовой сумрак, за которым должен последовать громовой разряд.
Слышался шелест бумаги, лёгкий удар стопкой страниц о письменный стол. Щёлкнул выключатель настольной лампы. Полоска света пробилась из-под двери. И голос мужа из кабинета достиг чуткого уха Сусанны Ароновны.
Теперь вся она превратилась в слух.
Слышалось:
Доносилось:
Робкие хлопки на миг прервали чтение. Тишина, и снова:
