«Существуют разные воззрения на этот счёт. Те, кто высказывался на эту тему, в равной степени правы и неправы».
«Значит, истина остаётся недоказуемой?»
«Если исходить из того, что бессмертие существует, задача сводится к поиску доказательств. Но доказательства, в сущности, не нужны, так как решение предопределено посылкой».
«Ты не ответил», — сказала Клеопатра.
«Мне не хочется ссылаться на наши книги, где, впрочем, о личном бессмертии ничего не сказано, — я нахожу это благоразумным, — но позволю себе заметить, что новая секта, о которой мы слышим в последнее время, вновь возвестила устами своих учителей о телесной, а не символической реальности потустороннего мира. Не имела ли в виду великая царица это лжеучение?»
«Отнюдь нет. Впрочем, для нас в Египте это не новость».
«Конечно. Но учители этой секты толкуют не о переселении в иной мир. Они не отрицают смерти, но говорят о воскресении, которое якобы ждёт всех. Каждого человека, говорят они, будь он царь или смерд, ожидает воскресение из мёртвых и Страшный суд».
«Суд, за что?» — спросил Критон, подняв брови.
«За содеянное. Всех людей они делят на два разряда. Тот, кто причинял другим зло, будет наказан, и наоборот, для тех, кто творил добро, приготовлено блаженство. Они считают, что хотя высшие силы всё знают о будущем, человек свободен в своем нравственном выборе, поступает как ему заблагорассудится и, значит, должен ответить за всё».
«Довольно парадоксальная идея, — заметила царица. — Но это любопытно. Расскажи о них подробнее, Шимон».
«К сожалению, я не слишком об этом осведомлён и к тому же нечасто бываю в Палестине. Знаю только, что они скрываются, живут в пещерах. Они презирают земные блага, наслаждаться едой, питьём, соитием с женщиной, по их мнению, грех…»
«Что такое грех?» — спросил Критон, подняв брови.
Шимон бен Йохаи величественно втянул воздух в широкие волосатые ноздри. Взглянул на грека, не удостоил ответом.
«Благосостояние, по их мнению, зло, — продолжал он, — поэтому сильные мира сего поплатятся за своё богатство, а нищие восторжествуют. Кто был ничем, тот станет всем. Так они представляют себе бессмертие».
«Другими словами, хотят навязать богам свои представления о том, что хорошо, что плохо? — сказала Клеопатра. — Но я не понимаю, что тут нового. О том, что сердце умершего будет взвешено на весах истины, нам было известно с незапамятных времён».
«Какая тоска! — воскликнул Критон и отхлебнул из бокала. — Я лично представляю себе вечную жизнь иначе». «Как?»
«Я считаю, что смерти не существует, но даже если бы смерть существовала, она не не имела бы к нам никакого отношения».
«В твоем рассуждении есть логическая ошибка: смерть не может существовать, так как она представляет собой несуществование».
«Но в таком случае она не может и что-либо собой представлять!»
Еврей сказал:
«Не надо спорить о словах. Ты хочешь сказать, что отрицать бессмертие значило бы признать реальность смерти, хотя на самом деле смерть есть мнимость. Пока мы здесь, её нет, а когда она наступила, нас больше нет. Мы это уже слыхали. Фраза Эпикура — ты ведь о нём думаешь — опять-таки не больше чем остроумная игра слов».
«Ответь мне, мудрый Шимон, — промолвила Клеопатра. — Ответь мне… — Она задумалась. — Если человека в самом деле ожидает бессмертие, если оно, так сказать, навязано нам, значит, напрасны попытки распорядиться собственной жизнью по своему усмотрению? Но не является ли единственным преимуществом человека перед богами то, что он может выбрать добровольную смерть, боги же совершить это не в состоянии?»
«Наш закон рассматривает самоубийство как тяжкое преступление».
«Вот как», — сказала она рассеянно, легко вздохнула, мельком оглядела себя. Следом за ней и мужчины скользнули глазами по её телу. Клеопатра негромко ударила в ладоши. Молча дала знак вошедшему.
Все трое наблюдали, как слуга, возвратившись с сосудами, разливал по кубкам новое вино, прибывшее из-за трёх морей.
Египтянка первая подняла свою чашу.
Грек Критон поднёс напиток к ноздрям, пригубил, чмокнул губами, возвел глаза к потолку.
Еврей, для которого ничего нового на свете не существовало, отведал вино, одобрительно наклонил голову. Клеопатра сказала:
«Не странно ли, что, говоря о бессмертии, мы размышляем о смерти. И не потому ли, что одно отрицает другое, а вместе с тем немыслимо без другого. Только покончив с жизнью, можно познать бессмертие. Так день нуждается в ночи, чтобы наутро начаться сызнова. Отсюда следует, что получить доказательство бессмертия можно только если умрёшь!»
Шимон бен Йохаи поднял густые брови, промолчал.
«Увы, — промолвила царица, — мы, кажется, снова оказались в ловушке слов».
«Есть вещи, которые стоят по ту сторону слов, — заметил Шимон. — Постигнуть их можно только внутренним созерцанием».
«Воля ваша, — смеясь, сказал Критон, — но поверить в смерть я никак не могу. Разве только признав, что смерть и бессмертие — это одно и то же. Но ведь есть способ прикоснуться к вечности при жизни».
«Какой же?»
«О, это… Это все знают».
«Но всё-таки?»
«Любовь. Соединение двух тел».
«Не будет ли правильней сказать, что сперва соединяются души, а затем тела?» «Допускаю. А может, наоборот. Однако, — сказал Критон, — мы, кажется, отклонились от темы…»
«Напротив. Ведь сказал же Платон, что Эрос по природе своей философ и, как все философы, блуждает между мудростью и незнанием».
«Я думаю, он противоречит себе. Если не ошибаюсь, он говорит, что боги не занимаются поиском мудрости, ибо сами достаточно умудрены», — сказал Шимон.
«Но Эрос — не бог, а полубог, и я думаю, что в этом всё дело, — возразила царица. — Продолжай, Критон, мне интересны твои аргументы».
Красавец грек потупился.
«Аргументы? К чему они… К чему вообще все эти слова? — Он устремил влажный взгляд на египтянку. — Клянусь, — проговорил он, — я никогда ещё не испытывал действие вина, подобное тому, какое чувствую сейчас».
Царица отослала раба-нубийца. Сама подлила мужчинам.
Критон пробормотал:
«Мне кажется, я грежу… Я не в силах рассуждать».
«Пожалуй, ты прав, — заметил Шимон бен Йохаи, сурово взглянув на грека, — я эти вина знаю. Они усыпляют ум и возбуждают похоть. Ты грезишь о ней, вечно недоступной…»
«Разве это запрещено?» — спросил Критон и отхлебнул из стакана.
«Отнюдь. Но, кажется, был уговор не касаться присутствующих, — сказала Клеопатра. — Или я неверно истолковала твой намёк, Критон? Отчего ты умолк?»
«Мне надо собраться с мыслями. Что такое вечность… Мне кажется, я приблизился к ней… и вот-вот переступлю порог».
«Приблизился? К чему ты приблизился, Критон?»
«Позволь, царица, — промолвил грек, — поднять этот кубок за то, чтобы мы и впредь наслаждались
