под глазами. Не надо сидеть по ночам, всё будет прекрасно, это я гарантирую тебе. Я усмехнулась и сказала: не знаю, так ли уж прекрасно, ты действительно ничего не заметил? Я взялась обеими руками за низ живота, и тут он, наконец, догадался».
Банальная история, усмехнулась она; я спросил: а он что? Испугался, сказала Лина. Стал её уговаривать. Дело, конечно, рискованное, аборты запрещены, но у него были связи, нашёлся специалист, который делал это на дому.
«Я отправилась туда. Всё было договорено, меня ждали. Но я была до такой степени зла на него, не за то, что он не хотел ребёнка, а за то, что он был такой трус, боялся за свою репутацию, за своё место, боялся своей жены, и это после всех обещаний… словом, я уже разделась, и этот зловещий тип в белом, в маске из марли, в резиновых перчатках, указал мне на кресло, что-то такое говорил, ворковал, дескать, не больно, пять минут потерпеть. Тут меня охватило такое омерзение — я схватила в охапку своё бельишко, платье, сверху набросила пальто и сбежала».
«А профессор?»
«Я с ним больше не виделась. Перестала вообще ходить в университет. Это был уже пятый курс, у всех дипломные работы, никто не заметил. Я уехала из общежития, чтобы он меня не разыскал. Да и зачем ему… Небось был рад-радёшенек, что я от него отстала. Диссертацию вычеркнули из плана. Я вообще этим больше не занималась. Всей этой наукой…»
«Так тебе и надо», — изрекла старуха.
«Таня! — сказал Меклер. — Ты бы помолчала».
«Чего молчать. Раньше надо было думать».
Я спросил: что стало с малышом, где он?
«Мальчик родился уродом, болезнь Дауна. У меня в роду вообще не всё в порядке. Началось что-то ужасное, я видела, как он ползёт ко мне, уже совсем большой. А я его отталкиваю».
«Ты лучше покажи», — проговорил мрачно Яша Меклер.
Пуговичка под воротничком закрытого чёрного платья не слушалась, Лина взялась двумя руками и рванула, обнажив сине-багровую борозду вокруг шеи. Тут снова задребезжал звонок.
Я вышел открывать; если бы оказалось, что это он, я бы не удивился, — и, надо же, так оно и было. Что же вы стоите, сказал я, заходите.
«Нет, нет, — промолвил чудодей, — меня ждёт такси… я на минутку».
«Цирк, кажется, уже уехал?»
«Сегодня был последний спектакль».
«А вы?»
«Мы, кажется, были на ты, — заметил он холодно. — Я успею на вокзал».
Как и в тот раз, он был в плаще, в шёлковом белом кашне и цилиндре. Но без маски.
Я сказал:
«Через порог разговаривать — плохая примета, зайди хотя бы в коридор. Они не слышат. Они вообще забыли о вас… о тебе».
«Ничего удивительного, — возразил он. — Так ты веришь в приметы?»
Мы стояли на лестничной площадке.
«Рад, что удалось повидаться снова, но я пришёл по делу, — сказал он. — Вряд ли я приеду когда- нибудь снова в Россию. Я бы хотел знать… чисто профессиональный интерес. Подтвердилось? Я имею в виду мои прогнозы».
«Ошибиться может каждый, — сказал я. — Можешь быть спокоен. Всё полностью подтвердилось».
«О! У меня камень с сердца свалился. — Он оглянулся и шопотом добавил: — Можно ведь и накликать ненароком».
«Adios, — крикнул, сбегая по лестнице, предсказатель будущего, — счастлив был познакомиться!»
«Я поговорил с дворником. Он их приструнит», — сказал я.
Сидящие переглянулись, за столом произошло движение. Девочка-подросток в рваных чулках и башмаках без шнурков, вылезла, ведя за собой старика, заросшего волосами, в видавшем виды пиджаке и тряпичном галстуке.
«Это ещё что за номер, — сказал Яша Меклер, — тебя тут только не доставало», — сказала Татьяна.
«Всюду хулиганьё», — пробормотал старик.
«У него смычок сломали», — сказала девочка.
Старик тускло глядел, мигал красными веками. Молча, лодочкой, протянул ладонь.
«Бог подаст…» — отвечал Яша Меклер. Кто она такая?
«Понятия не имею. Внучка… или просто так прибилась к нему. Много их сейчас. Небось тоже подрабатывает».
Стоя, как обычно, у кафельной стены, под Пушкинской площадью, слепой дедушка Вася исполнял вальс «На сопках Манчжурии», девочка пела. Какие-то парни, обритые наголо, вырвали скрипку.
«Я не знал, что у этого вальса есть слова».
«По-моему, он сам сочинил».
Я пробормотал:
«Значит, он снова был прав.
«Чего болтаешь, — сказал дедушка Скляр. — Это не я. Это Твардовский».
Он повернул голову к девочке: «Давай. Пой!»
Девчонка вышла на середину комнаты, встала в позу: «
«Не то поёшь!»
Она скорчила ему злобную гримасу, проворно подсела ко мне, сунула между ног грязный подол и зашептала:
«Я здоровая, вот-те крест. Хочешь, я всё умею…»
«А ну, пошла отсюда!», — грозно сказал Яша Меклер.
«Куда?» — жалобно спросила девочка.
«Катись откуда пришла. Оба катитесь…»
Кто-то сказал:
«Там человек тридцать погибло, не меньше».
Я воззрился на Яшу.
«Ну, теракт, взрыв, это теперь в порядке вещей. Разнесло весь подземный переход. Само собой, — он показал пальцем в угол, где уселась мнимая внучка, — и от них ничего не осталось».
Девочка что-то жевала, торопливо сгребала пальцами остатки еды с тарелок, допивала из рюмок. Седая кудлатая голова спящего Скляра лежала на столе.
Между тем другое имя висело в воздухе. Я подумал, что, проводив прорицателя, забыл вставить в жолоб дверную цепочку. Сейчас повернётся ключ в английском замке, она войдёт.
О Господи, как мне не хотелось увидеть её, ссохшуюся, с провалившимся ртом.
«А чего, — сказала Татьяна, — самое время спеть. Давайте, бабоньки. Тряхнём стариной».
Она отложила вязанье, приосанилась и широко раскрыла рот. «Шир-рока страна моя родная!.. Как там дальше-то?» Хор подхватил дребезжащими голосами:
