– Что случилось?
– Это Джолейн звонила. Она возвращается, – мрачно сообщил Деменсио. – Она направляется домой, забирать своих черепах.
Синклер побледнел. Мать Фингала погладила его лоб и попросила не переживать – все будет хорошо.
Они купили новую одежду и отправились в лучший ресторан в Таллахасси. Том Кроум заказал стейки, бутылку шампанского и блюдо устриц из Апалачиколы. Он сообщил Джолейн Фортунс, что выглядит она потрясающе, – так оно и было. Она выбрала длинное платье, облегающее, оливковое, с тонкими бретельками-спагетти. Он предпочел обычные светло-серые слаксы, простой синий блейзер и белую рубашку, никакого галстука.
Лотерейный чек лежал у Джолейн в сумочке – пятьсот шестьдесят тысяч долларов без доли Дяди Сэма. Первый из двадцати ежегодных платежей части большого джекпота, причитающейся Джолейн.
Том перегнулся через стол и поцеловал ее. Краем глаза он заметил, как на них уставилась чопорная пожилая белая пара за соседним столиком, и поцеловал Джолейн еще, на этот раз дольше. Затем поднял бокал:
– За Симмонсов лес.
– За Симмонсов лес, – ответила Джолейн слишком тихо.
– Что такое?
– Том, их не хватает. Я посчитала.
– Откуда ты знаешь?
– Другое предложение – три миллиона ровно, двадцать процентов наличными. Я обещала Кларе Маркхэм, что смогу дать больше, но, кажется, не выйдет. Двадцать процентов от трех миллионов – это шестьсот штук. Мне по-прежнему не хватает, Том.
Он велел ей не волноваться.
– В крайнем случае получи ссуду на сумму разницы. Нет во Флориде такого банка, который не возьмется за твое дело с радостью.
– Тебе легко говорить.
– Джолейн, ты только что выиграла четырнадцать миллионов баксов.
– Я все же черная, мистер Кроум. Это меняет дело.
Но, поразмыслив, она поняла, что он, похоже, прав насчет ссуды. Черная, белая или в горошек, она тем не менее большая шишка, а больших шишек банкиры обожают. План финансирования вкупе с жирным авансом – весьма соблазнительное контрпредложение. Семья Симмонс слюной изойдет над своим фуа-гра, а профсоюзным ребятам из Чикаго придется поискать место для своего отвратительного торгового центра где-нибудь еще.
Джолейн набросилась на «Цезарь» и заметила:
– Ты прав. Я решила быть уверенной.
– Вот и славно, у нас ведь полоса везения.
– Не могу с этим спорить.
Они вернули просроченный «Бостонский китобой» как можно тише и задобрили гнев старой портовой крысы, радостно согласившись не забирать залог. Поймали такси до лодочного причала, отыскали «хонду» Тома и поспешили прямиком в международный аэропорт Майами, где им посчастливилось сесть на прямой рейс до Таллахасси. Когда они прибыли, ведомство лотереи штата уже закрылось до завтра. Они сняли номер в «Шератоне», заскочили в душ и в изнеможении рухнули на огромную кровать. Ужин состоял из крекеров-ассорти и шоколадок «Хершис Киссез» из мини-бара. Оба слишком устали, чтобы заниматься любовью, и просто уснули, смеясь над этим и стараясь не думать о Перл-Ки.
Когда на следующее утро управление «Лотто» открылось, Джолейн и Том уже ждали под дверью с билетом. Клерк подумал, что Джолейн шутит, когда она сухо заметила, что билет был спрятан в презервативе без смазки. Бумажная волокита заняла около часа, потом фотограф из рекламного отдела снял несколько кадров Джолейн с увеличенным факсимиле чека с фламинго. Тома порадовало, что они избежали интервью по телевидению и в газетах, явившись без уведомления. Когда пресс-релиз будет готов, они уже вернутся в Грейндж.
– Все получится, – заверил он Джолейн, подливая еще шампанского. – Я обещаю.
– А мы?
– Безусловно.
Джолейн вгляделась в его лицо:
– Безусловно, Том?
– Ну здрасьте. Начинается. – Кроум поставил бокал на стол.
– Я думаю, ты заслужил часть денег, – произнесла она.
– За что?
– За все. За то, что уволился с работы, чтобы остаться со мной. За то, что рисковал своей шкурой. За то, что не дал мне там натворить глупостей.
– Еще что-нибудь?
– Мне будет намного лучше, – сказала она, – если я тебе что-нибудь отдам.
Том постучал вилкой по скатерти:
