– У нее все хорошо, – сказал он, спокойный, как астронавт.
– А Уиллоу – она все еще с бейсболистом?
Уиллоу была второй секретаршей, запасной любовницей Артура.
– Они до сих пор живут вместе, – сообщил судья. – Но Оскар ушел из бейсбола. Разрыв мышц плечевого сочленения, что-то вроде того.
– Как плохо, – заметила Кэти.
– А может, и тендинит. Как бы то ни было, он снова хочет получить свою степень. Управление рестораном, как сказала Уиллоу.
– Молодец, – сказала Кэти, думая: хватит уже об Оскаре.
Судья просиял, когда принесли треску – запеченную на слое пасты, с крабовым мясом и артишоками сверху. Кэти заказала садовый пирог с заварным кремом и начинкой и апатично его ковыряла. Она не ждала всерьез, что муж исповедуется во всех своих прелюбодеяниях, но сознаться хотя бы в одном ему ничего не стоило. Уиллоу могла бы стать обнадеживающим началом – ничего особенного в ней не было.
– Ты ночью метался и ворочался, – сказала Кэти.
– Ты заметила?
– Снова желудок?
– Я встал, – сказал Артур с набитым ртом, – и перечитал этот твой замечательный список.
Ой-е, подумала Кэти.
– Ты и твой молодой человек, – продолжил судья, решительно глотая. – Все отвратительные, похабные, потные подробности. Поверить не могу, что ты вела счет.
– Таковы правдивые признания. Если меня немного занесло, мне жаль, – сказала Кэти.
– Тринадцать половых актов за четырнадцать дней! – Он накручивал бледно-зеленую лапшу на вилку. – Включая три минета – что, кстати, на два больше, чем ты сделала мне за последние четырнадцать
Вот тебе и подсчеты, подумала Кэти.
– Артур, доедай рыбу, пока не остыла.
– Я тебя не понимаю, Кэтрин. После всего, что я для тебя сделал, я получаю нож в сердце.
– Прекрати. Ты переживаешь, в сущности, по пустякам.
– Три минета – это не «в сущности, пустяки».
– Ты не понял главного. Самого, черт возьми, главного. – Она потянулась под стол и смахнула его руку со своего бедра.
– Твой молодой человек, – спросил судья, – где он сейчас? Лурд? Иерусалим? Может, Турин – плащаницу примеряет?
– Артур, он не мой «молодой человек». Я не знаю, где он. А ты – ты просто лицемерный осел.
Судья аккуратно вытер салфеткой губы:
– Я приношу извинения, Кэтрин. Знаешь что, давай-ка отыщем где-нибудь комнату.
– Иди ты к черту, – ответила она.
– Пожалуйста!
– При одном условии. Ты завязываешь со своей паранойей о Томми.
– Идет, – сказал Артур Баттенкилл-младший. Он весело помахал официанту и попросил счет.
Спустя несколько часов дом Тома Кроума взлетел на воздух.
По дороге на завтрак Бодеан Геззер и Пухл остановились подоставать пару рабочих-мигрантов, голосовавших на федеральной трассе номер 1. Пухл кружил со своим кольтом, а Бод проводил экзамен:
Сам Пухл был рад, что ему не пришлось проходить тот же тест. Очевидно, мексиканцы успехов не делали, потому что Бод на ломаном испанском приказал им предъявить разрешения на жительство и работу. Мужчины испуганно достали бумажники, которые Бод вытряс на гравий у обочины.
– Легальные они? – спросил Пухл.
– Щас бы.
Острым носком сапога Бод раскидал скудное имущество мигрантов – водительские права, удостоверения сельхоз-рабочих, паспортные снимки детей, листочки с молитвами, почтовые марки, автобусные билеты. Пухлу показалось, что он заметил иммиграционную карту, но Бод каблуком растоптал ее в клочья. Потом он извлек из бумажников деньги и велел им проваливать,
Позже, в пикапе, Пухл спросил, сколько у них было денег.