В осколках тумана

выбросила их. Она шла по обледеневшей траве. Ей вдруг стало весело. Она смеялась, хоть и дрожала от холода.

Помню, я все повторяла: «Не садись в лодку. Только не садись в лодку». Она спросила, что это значит. Но меня опять одолевали все эти непроговоренные слова, и я не ответила. Для того чтобы тебя поняли, нужны не слова.

Настроение у Грейс опять изменилось. Она заявила, что хочет домой. Теперь она выглядела очень испуганной. Лунное сияние ласкало ее нежные щеки, кожа была такой чистой, такой мраморной.

«Если ты хочешь все исправить, иди за мной, — сказала я. — Я знаю, что он с тобой сделал. Я тебе помогу. Ему не удастся опять уйти от наказания».

Я видела, что она меня не понимает, и все же девушка последовала за мной. Трудно сказать, возможно, она была немного пьяна. Ее бросало то в страх, то в веселье. Сомневаюсь, что она понимала, какие тридцать лет ждут ее впереди, если я ей не помогу сейчас.

«Я все знаю про тебя и Дэвида. Знаю, что он с тобой сделал».

«Да ничего он не сделал». — И она захихикала. Такая юная, такая наивная. И этот нервный смех. Она так хотела его защитить.

— А когда несколько дней спустя Джулия показывала мне Нортмир, я увидел в амбаре ту самую машину. — Карлайл встает и начинает расхаживать по комнате. — И понял, что в ту ночь с Грейс была Мэри. Это ее «лендровер» я видел у своего дома.

Наконец мы подошли к зарослям у кургана. Чуть выше открывался провал, который местная ребятня называет амфитеатром. Ты знаешь, о чем я, — о необычной дыре на верхушке холма. Грейс шагала быстро, должно быть, босые ноги у нее совсем замерзли. Она уже опережала меня на несколько шагов. На глаза мне попалась суковатая палка, уж не знаю, откуда она там взялась, больших деревьев ведь нет вокруг. Я подобрала ее и с размаху опустила Грейс на голову. Она упала как подкошенная. По белой траве разлетелись красные брызги. Тогда я приступила к делу. Грейс попыталась встать. Еще один удар — и она потеряла сознание. Я стащила с нее куртку и швырнула в темноту. Туда же отправилась остальная одежда. Я никак не могла остановиться. И все время повторяла, что это месть, месть, месть. Еще раз стукнула ее дубинкой. А потом достала нож — ты знаешь, тот, что всегда ношу в кармане, — и принялась наносить быстрые секущие удары. По ногам. А потом рассекла ей язык, неглубоко. В точности как когда-то. И ушла.

На этот раз Дэвида накажут. Его куртка валялась в нескольких ярдах. Все остальное меня не волновало. Это была моя месть. Мой шанс.

Я залезла в «лендровер» и уехала.

Дома, за амбаром, я сожгла одежду Грейс. Нож завернула в газету и спрятала под задним сиденьем. Машиной никто не пользуется.

Затем я вошла в дом, поднялась к себе, разделась, грязную одежду затолкала под кровать. Я пыталась заснуть, но сон не шел. Я лежала, разглядывая потолок. Ждала, когда закончится жизнь Дэвида, а вместе с ней и мои страдания. Я снова была нема, мое тело снова превратилось в немощную груду костей.

Джулия, я не хотела, чтобы она умерла. Но когда я увидела Дэвида и Грейс вместе, во мне все перевернулось. Я вдруг поверила, что смогу добиться справедливости. Если я раню ее так, как ранила себя тридцать лет назад, все увидят связь с той давней историей и твоего отца навсегда посадят в тюрьму. Нельзя дважды ускользнуть от правосудия.

Мне очень, очень жаль.

Я обдумываю его слова.

— Так почему ты сразу не заявил об этом полиции?

Карлайл качает головой:

— Неужели непонятно?

— Объясни, будь любезен.

— Я люблю Мэри. Я всегда ее любил. Если надо, я отвечу за нее. Я никогда бы не донес на нее в полицию. Она и так настрадалась.

— Любил, — спокойно замечаю я, однако он явно не понимает. — Ты любил Мэри Маршалл. Она мертва, Дэвид. Вчера вечером она наглоталась таблеток.

Невыносимо видеть, как боль оползнем стекает по его лицу. Он и вправду любил Мэри, пусть в ней и была какая-то странность, даже извращенность. Наверное, мне было бы так же больно, услышь я, что Джулии больше нет.

— Мэри… умерла?

Я киваю.

— А вместе с ней — ее секреты. Больше она никому их не расскажет. А ты надолго сядешь в тюрьму из-за того, что она сотворила.

Похоже, Мэри все-таки удалось отомстить. Ценой жизни юной девушки.

Карлайл опускается на стул, оседает, словно из него вынули позвоночник. Он молчит, и я понимаю, что тайны Мэри останутся тайнами.

Выйдя на улицу, глубоко-глубоко втягиваю морозный воздух. Быстро иду прочь от тюремных ворот, сажусь в машину и срываюсь с места. Скорее отсюда. По дороге в Или я останавливаюсь лишь раз. На мосту. Рву письмо Мэри в мелкие клочки и швыряю в Кем. Джулия никогда его не прочитает.

«Господи, Марри, — раздается в голове неодобрительный голос Мэри. — Что за бардак ты учинил со своей жизнью?» — Она грозит мне пальцем — как одному из своих воспитанников-несмышленышей.

«Самое время навести порядок», — отвечаю я, глядя, как белые обрывки медленно плывут в темной воде. Жду, пока последний исчезнет из виду, и тороплюсь. Домой.

Дверь распахивается, когда я еще иду по дорожке. Синие глаза на усталом лице кажутся огромными. Она кидается ко мне, и мы стоим на холоде, прижавшись друг к другу. Я рассказываю о Мэри. Руки Джулии обхватывают меня еще сильнее, пальцы впиваются в спину. Она молчит, лишь тихо постанывает, уткнувшись мне в грудь. Я целую ее волосы. Веду Джулию в дом. До самого вечера она не произносит ни слова.

А потом Джулия вспоминает мать. Минуту за минутой, день за днем. Как та бранила ее, когда веревочные качели оборвались и Джулия с размаху шлепнулась в грязь. Как они собирали яблоки, и Мэри стояла на верхней ступеньке стремянки, и на локте у нее висела большая корзина. Как зимой, когда за окном сгущалась холодная тьма, Мэри стояла у плиты в натопленной кухне и помешивала жаркое в огромной кастрюле. Как на нашу свадьбу она купила себе платье, а на следующий же день отнесла его в комиссионку. Как плакала на кухне, поникнув над грязными чашками, не зная, что дочь смотрит на нее в непритворенную дверь.

Джулия вспоминает и вспоминает, и воспоминания усмиряют боль.

Джулия

— Так и думала, что найду тебя здесь.

Флорина ладошка в варежке хватается за мою руку. Алекс колотит по кусту палкой. Он не хотел подходить к реке, но я сказала ему, что это глупо. Марри молча смотрит на воду.

— Как же это случилось? — спрашиваю я. Мне весело.

— Она исчезла. Просто исчезла. — Марри в отчаянии хлопает себя по бедрам.

— Ну не совсем исчезла, — возражаю я. — Вон труба торчит, видишь, из воды высовывается верхушка дымохода. Да и крышу можно разглядеть. А вон и твой ботинок плывет!