Джози дернула плечом, а на добавку замахала руками. Вечно он называет ее этим дурацким прозвищем! И вечно наваливает гору еды, откармливает как на убой. Джози без разницы — мама может хоть сутками пропадать, лишь бы и самой Джози можно было крутиться на студии. Стать актрисой она мечтает с тех самых пор, как в пять лет мама впервые привела ее в театральный кружок. Делать вид, что ты не ты, а кто-то другой, — вот кайф!
— Нет, правда, ты это заслужила. — Мик поймал Нинину руку, сжал запястье. — Я горжусь тобой. Очень! — Он потянулся губами к ее шее. Все складывалось именно так, как они мечтали.
Потом Джози скрылась в своей комнате, а Нина с Миком вышли на террасу подышать свежим воздухом. Благоухание жасмина мешалось с илистыми запахами обнажившегося во время отлива устья реки. Еще не стемнело. Сердце в груди радостно екнуло, и Нина засмеялась сумеркам:
— А ведь у нас получилось!
Скорей бы утро, чтобы позвонить Лоре. Та будет в восторге.
— Что получилось?
Мик задумчиво смотрел в небо. Уже несколько недель его не отпускали мысли о работе. Он проводил взглядом уходящий в сторону моря самолет.
И прекрасно он понимает, что она хотела сказать, — вон как ухмыляется. Просто хочет от нее услышать.
— Все! — Нина бросила взгляд на их дом — особнячок на две семьи, постройки 1930-х годов, переоборудованный и удобный. Не дворец, конечно, но очень к тому близко. — Начать с того, что у нас свой дом.
— Если не вспоминать о кредите. — Мик закатил глаза.
— У нас прекрасная дочь.
— Что да, то да!
Мик был любящим отцом, не в пример отцам большинства друзей Джози, которые видали своих отпрысков разве что во время редких общесемейных обедов, на днях рождения или когда требовалось прочесть нотацию.
— А у меня — замечательный, красивый и талантливый муж, — продолжала перечислять Нина, пряча улыбку: знала, что последует.
— И это бесспорно. — Мик отставил свой бокал. Огонек свечи подрагивал на столе между ними. — Иди сюда.
Возражать бесполезно, он все равно добьется своего.
— Не будем забывать и про твои хорошие новости. — Нина допила вино и встала. — Не позволю, чтоб моя новость задвинула их на второй план. — Она уселась верхом на колени к мужу. Деревянный стул возмущенно скрипнул. — Наконец-то у нас все пошло хорошо. Я так счастлива, Мик! — Она заглянула в его глаза. С каждым днем она любила мужа все сильнее.
— Для меня все пошло хорошо с той самой минуты, как я встретил тебя. — Мик всей пятерней, будто гребнем, спереди назад провел по волосам жены, ласково притянул ее к себе, поцеловал. Потом чуть отстранился, но губы их были по-прежнему рядом. — Я хочу кое-что показать тебе.
— Правда? — Нина выпрямилась. — А что?
Восторг закружился в душе цветной вертушкой. Мик, он такой, рядом с ним всегда праздник. Кое-кто из подруг жалуется, мол, всего два года прошло после свадьбы, а браку уже требуется подзаводка. Измены, скука, несхожесть характеров, стрессы на работе — и вот от супружеского счастья одни руины. В семье Кеннеди не так.
Нине даже совестно признаваться, что у нее страстный, непредсказуемый, по-прежнему обожающий ее муж. Однажды вечером, откупорив вторую бутылку вина, она выложила все это Лоре. Нет, Нина не думала хвастаться и тем более не собиралась колоть Лоре глаза ее браком — просто не сдержала чувств.
— Не хотел показывать, пока не закончу, но сил нет терпеть! — торжественно объявил Мик.
— Вы меня заинтриговали, мистер Кеннеди.
Он потянул ее за руку, повел через сад к мастерской. Пять лет назад, когда они переехали сюда, Мик заказал постройку деревянной хижины в саду, и она превратилась в его второй дом.
На середине лужайки они остановились. И вдруг стало темно.
— Эй, что за шутки?
Пальцы мужа, закрывшие ей глаза, пахли никотином. На мгновение Нина испуганно замерла, потом рассмеялась.
— Войди в мое мрачное жилище, — прорычал Мик. — Я сотворю с тобой непотребное!
Нина, хихикая, послушно пошла с закрытыми глазами по траве. Хрустнула ветка под ногами, запахло чайной розой, которую она недавно посадила, — значит, миновали цветник.
— Мик Кеннеди, ты мерзкий греховодник, но я тебя обожаю.
Достойное завершение знаменательного дня. Она слышала, как Мик сопит, отпирая дверь. Ключ он всегда держал при себе, оберегая бесценное содержимое мастерской.
Внутри Нина вдохнула запах его одеколона и его работы. Захлопывая дверь, он все еще закрывал ей глаза. Щелкнул выключатель.
— Что за сюрприз, Мик? — Прикосновение теплой ладони к лицу волновало Нину. — Я сейчас умру от любопытства!
Внезапно в зрачки плеснуло светом: Мик опустил руку. Нина зажмурилась.
— Ну как? — Мик шагнул к огромному холсту, раскинул руки. — Что скажешь?
У Нины перехватило горло.
— Потрясающе! — Слезы подступили к глазам, туманя портрет обнаженной женщины в натуральную величину. Ее портрет. — Мне безумно нравится. Но почему ты нарисовал
— Чтобы видеть тебя, когда работаю. Всю, как есть, — с полуулыбкой ответил он, довольный реакцией жены. — Теперь, когда я договорился с галереей Марли в Лондоне, придется выкладываться по полной. (Мик и так очень устал, отметила Нина. В последнее время он сам не свой.) Вот и составишь мне компанию до зари.
— Она такая… живая!
Вспыхнув, Нина подошла к картине. Ощупала взглядом каждый штрих, каждую линию. Сплетенные руки, переплетенные ноги; пряди длинных волос, приковывающие внимание к изгибам тела. Слегка абстрактная, как большинство работ Мика, картина была реалистична в своей изысканной чистоте. Мик ухватил и передал ту грань ее характера, о которой Нина и сама уже забыла, — ребенок, скрывающийся во взрослой женщине.
— А чтобы приодеть меня, пожалел краски? — Она вернулась к мужу, закинула ему за шею руки. Под ложечкой еще сладко ныло от их последнего поцелуя.
— Но я вижу тебя такой — обнаженной, свободной, прекрасной. Беззащитной как младенец.
— Спасибо хоть за шарфик. — Нина кивнула на длинную полоску материи, которой Мик обвязал на портрете ее запястье. Другой конец свободно обвивал второе запястье. Темно-лиловый с алым шифон словно гладил обнаженную кожу. — Прелесть, сама носила бы. Но тебе не кажется, что я уж очень худая?
— А ты такая и есть, — буркнул Мик, закручивая крышки у тюбиков с краской. Критику он воспринимал не слишком хорошо.
— Нет же, я толще! — Нина пригляделась к краске, которая «вылепила» ее тело. Кое-где Мик пользовался шпателем, кое-где — тончайшей соболиной кисточкой.
— Докажи. — Глаза Мика вспыхнули иссиня-черным пламенем.
Нина подумала, что разозлила его своим замечанием, но лишь на секунду.
— Имей в виду, тебе придется обследовать все досконально, каждый сантиметр, чтобы убедиться в сходстве, — объявила она, расстегивая верхние пуговицы на блузке.
Мик с ухмылкой одной ладонью сцепил ей запястья, а другой снял с нее все до последней нитки. Никто ничего не услышал, не узнал о страсти, которой они пылали, лежа под картиной; никто не испытал их счастья.
Когда Нина, спотыкаясь, брела по саду к дому, уже совсем стемнело. Она задула свечу, горевшую на
