Затем она взяла стакан и осушила его, задохнулась и долго не могла прийти в себя.
Мейми снова взялась за табакерку.
Они молча сидели, не глядя друг на друга.
Дульси налила себе еще.
— Не надо, детка, — проговорила Мейми. — Это никогда и никому не помогает.
— А ты нюхаешь табак, — напомнила Дульси.
— Это не одно и то же, — возразила Мейми. — Табак очищает кровь.
— Похоже, ее забрала Аламена. Я имею в виду Спуки, — добавила Дульси.
— Неужели Джонни тебе ничего не сказал? — удивилась Мейми, а когда новый раскат грома заставил ее вздрогнуть, простонала: — Господи, это прямо конец света!
— Я не помню, что он говорил, — призналась Дульси. — Последнее, что я помню, — это как он прокрался на кухню с черного хода.
— Ты была одна? — спросила Мейми.
— С Пламенной. Она, наверное, и забрала к себе Спуки. — Затем внезапно смысл вопроса Мейми дошел до Дульси. — Господи, тетя Мейми, вы думаете, я шлюха? — воскликнула она.
— Просто я пытаюсь понять, почему ни с того ни с сего Джонни полетел в Чикаго.
— Чтобы проверить насчет меня, — с вызовом проговорила Дульси, осушая стакан. — Зачем же еще? Он всегда за мной следил. Других дел у него нет — только следить за мной. — От раската грома затряслись стекла в рамах. — Боже, не могу слушать этот гром, — сказала она, вставая. — Пойду лягу.
Взяв бутылку и стакан, Дульси удалилась в спальню. Она приподняла крышку телерадиокомбайна и поставила пластинку, затем легла в постель и укрылась с головой.
Мейми последовала за ней и уселась на стул возле кровати.
Заглушая шум дождя, колотившего в окна, в комнату ворвался голос Бесси Смит:
— Почему он все-таки тебя запер? — спросила Мейми.
Дульси протянула руку и приглушила звук радиолы.
— Что-что? — переспросила она.
— Джонни запер тебя на замок. А потом позвонил мне из Чикаго и попросил выпустить тебя.
— Ничего странного. Он меня и к кровати привязывал, — отозвалась Дульси.
Мейми тихо заплакала.
— Детка, что происходит? — спросила она. — Почему он вдруг ни с того ни с сего полетел в Чикаго?
— Ничего не происходит, — угрюмо буркнула Дульси. Потом добавила: — А вы знаете про нож?
— Про какой нож?
— Про тот, которым зарезали Вэла, — прошептала Дульси.
Снова грянул гром, и Мейми опять вздрогнула. Дождь лупил в окно изо всей силы.
— Чарли Чинк подарил мне такой же, — сообщила Дульси.
Затаив дыхание, Мейми выслушала рассказ Дульси о двух ножах, из которых Чинк один подарил ей, а второй оставил себе. Затем она так глубоко вздохнула, что вздох очень напомнил стон.
— Слава Богу, теперь ясно, что это сделал Чинк, — пробормотала Мейми.
— Я это все время говорила, — отозвалась Дульси, — но никто мне не верил.
— Но ты можешь это легко доказать, — сказала Мейми. — Покажи свой нож полиции, и тогда станет ясно, что Вэла зарезали ножом Чинка.
— Но у меня его нет, — призналась Дульси. — Потому-то мне так страшно. Я всегда держала его у себя под бельем, а недели две назад гляжу — его нет. А спросить, куда делся нож, я побоялась.
Лицо Мейми сделалось пепельно-серым и как-то съежилось. Взгляд стал измученным и больным.
— Его мог взять и не Джонни, — сказала она.
— Вот именно. Но кто — Аламена? Не знаю, зачем ей могло это понадобиться. Может, она просто не хотела, чтобы Джонни его нашел. А может, чтобы иметь кое-что против меня.
— К вам еще ходит уборщица, — напомнила Мейми.
— Она тоже могла взять нож…
— На Аламену не похоже, — проговорила Мейми. — Ты мне скажи, детка, кто у вас убирает, и я заставлю ее вернуть нож…
Обе женщины обменялись испуганными взглядами.
— Нет, тетя Мейми, мы просто обманываем сами себя, — сказала Дульси. — Это сделал Джонни.
Мейми посмотрела на нее, и по ее дряблым морщинистым щекам покатились слезы.
— Детка, неужели Джонни мог убить Вэла? — спросила она.
— Из-за чего?
— В том-то вся и штука. Я не знаю.
Дульси почти вся ушла под простыню, но и теперь она не могла заставить себя взглянуть Мейми в глаза. Она отвела взгляд.
— У него не было причин ненавидеть Вэла, — сказала она. — Джонни его любил.
— Скажи мне правду, детка.
— Если он что-то и узнал про Вэла, — прошептала Дульси, — то не от меня.
Пластинка кончилась, и Дульси снова ее поставила.
— Ты не просила у Джонни десять тысяч, чтобы избавиться от Вэла? — спросила Мейми.
— Господи, нет, конечно! — крикнула Дульси. — Эта шлюха нагло врет.
— Ты от меня ничего не скрываешь? — спросила Мейми.
— Я могу спросить то же самое у вас.
— То есть?
— Как мог Джонни что-то узнать, если вы ему ничего не говорили?
— Я правда ничего не говорила, — сказала Мейми. — И Большой Джон тоже. Он узнал об этом перед самой смертью — он просто не успел бы никому рассказать.
— Но кто-то же ему сообщил…
— Может, Чинк?
— Нет. Чинк тоже не знал, — сказала Дульси. — Чинку известно только про нож, потому он и хотел содрать с меня десять тысяч, сказал, что если он не получит денег, то все сообщит Джонни. — Дульси разразилась истерическим смехом. — Какая разница! Если Джонни узнает о том самом…
— Перестань смеяться! — крикнула Мейми и залепила ей пощечину. — Джонни его убьет, — добавила она.
— И на здоровье, — злобно отозвалась Дульси. — Если он не узнает о том самом, тогда все не так страшно.
— Но ведь должен быть какой-то выход, — сказала Мейми. — Неужели Господь не покажет нам свет? Убийством ничего не решишь…
— А вдруг он уже все знает? — пробормотала Дульси.
Снова кончилась пластинка, и снова Дульси поставила ее.
— Господи, неужели ты не можешь поставить что-нибудь другое? — простонала Мейми. — От этой песни мне делается не по себе.
— А мне она нравится, — возразила Дульси. — Как раз по настроению.
Они сидели и слушали завывание певицы и раскаты грома за окном.
Время шло, Дульси то и дело прикладывалась к бутылке, и уровень бренди в ней стремительно
