Большому станет ещё хуже, будут говорить: «Ах ты осёл!»
Панадель погладил друга по серой шёрстке и стал его утешать:
— Ерунда, Хвостик, не огорчайся. Найдётся в мире и для тебя местечко. Могу тебе сказать: не так уж страшен чёрт, как его малюют. То есть, иначе говоря, у большого котла всем каши хватит. Если ты, конечно, меня понимаешь.
— Ай-яй? — только и вымолвил Хвостик.
— Можешь не сомневаться.
— Ты хочешь сказать?..
— Вот именно. Ты всё правильно понял.
— Значит, ты считаешь?..
— Конечно! Только чуть-чуть больше смелости.
— Ай-яй!
— Совершенно верно, Хвостик. Именно так. Если тебе не даётся учение, плюнь на него, вот и всё. — Панадель хлопнул товарища по спине. — Во-первых, на свете много других прекрасных вещей. Цветы, например. Солнце. Карамельный пудинг, в конце концов. А во-вторых, не обязательно же всем быть учениками. Почему бы тебе не стать сразу учителем?
Ослик даже покраснел от волнения:
— А разве можно?
— Да почему бы нет? Скажу тебе больше: ты прирождённый учитель.
— Неужели?
— Уверяю тебя! Зайди в любую школу, послушай, что там делают учителя. Они про всё спрашивают учеников. Сколько будет два прибавить два, и где какие города, и как по-английски «мама». Знаешь почему?
— Почему?
— Да потому что сами ничего не знают. Точно как ты.
— Ай-яй! — удивился осёл.
— А иначе зачем бы им спрашивать? Мало того, у них и память такая же дырявая, как у тебя. Ученики им только что всё объяснили, на следующем уроке они опять спрашивают у других то же самое. Забыли начисто! Ничего не помнят!
Панадель даже раскраснелся от возмущения. А Хвостик только и повторял:
— Ай-яй!
— Словом, можешь хоть сегодня отправляться в любую школу и спрашивать учеников, если чего не знаешь. Это гораздо лучше, чем самому готовить уроки.
— Подумать только! Но знаешь, Панадель, мне больше хотелось бы стать Профессором, — признался Хвостик.
Панадель кивнул:
— Я тебя понимаю.
— Только я не знаю… а что делают Профессора?
— Главным образом думают, — уверенно ответил Бродяга. — Не знаю, как другие, но я, когда был Профессором, только и размышлял всё время о разных умных вещах.
— Как это, наверное, прекрасно! — мечтательно вздохнул ослик.
— Ещё бы! Прекраснее не бывает. Можно сказать, молочная речка, кисельные берега. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
— А карамельный пудинг? — напомнил Хвостик.
— Само собой. Молочная речка, кисельные берега и пудинг на закуску.
— Ай-яй! Но ослу, наверное, очень трудно стать Профессором?
— Почему? Что ты! Тут главное получить кафедру в каком-нибудь университете.
— Кафедру? А что это такое?
— Ну… как тебе объяснить. — Бродяга почесал затылок. — Это такое специальное место для Профессоров… Такое профессорское кресло, чтобы сидеть и думать. У меня тоже есть, с золочёной обивкой. Все Профессора завидуют. Знаешь, я слышал, в Парижском университете как раз есть свободная кафедра. Считай, она твоя.
— Ай-яй! — Хвостик сиял.
— Всё, договорились, друг мой, — решительно сказал Бродяга. — Завтра утречком мы с тобой отправимся в Париж. Там ты получишь кафедру, станешь Профессором. Знаешь, как будет здорово!
Хвостик был вне себя от счастья. Вообразить только: он попадёт в Париж! Не думал, не гадал. Это было уму непостижимо.
Он долго не мог заснуть в ту ночь.
Про Париж Хвостик уже наслушался от Панаделя. Бродяга говорил, это замечательный город. Там полно разных прекрасных мест, особенно кондитерских и кафе-мороженых. Ещё там есть река, Сена.
В мае, едва потеплеет, в Париж начинают собираться бродяги со всего света. Целое лето они здесь веселятся, поют и танцуют. А осенью, когда улетают птицы, и они отбывают в родные края.
Многие туристы, объяснял Панадель, специально приезжают в Париж летом, чтобы посмотреть на бродяг и сфотографировать их на память. Панадель даже удивился: могли бы фотографировать и у себя дома, не тратить зря денег на дорогу. Нет, дома им бродяги не интересны, обязательно надо в Париж. Странные бывают люди. Но в жизни, как мы знаем, вообще много странного…
Словом, на другое же утро — сразу после завтрака — осёл Хвостик и Бродяга Панадель отправились в путь.
Катенька приготовила им бутерброды, дала на дорогу яблок, редиски. Друзья проводили их до речки Блаберки, там стоял на якоре их парусник. Хвостик и Панадель взошли на борт, погрузили провизию, подняли якорь. И все махали им, пока парус не скрылся за горизонтом.
Через два часа они были уже в океане. Бродяга стоял у штурвала и держал курс по левому борту, иными словами — рулил налево. В школьном атласе Якоба Борга он высмотрел, что Париж находится слева, а бывалые моряки всегда говорят не «налево», а «по левому борту».
Но вообще находить в океане дорогу сейчас не особенно трудно. Всюду плавают таблички с указателями и дорожными знаками. Ночью они освещаются изнутри электричеством. На одной табличке было написано: «До Парижа — два с половиной дня». Бродяга правил в ту сторону, куда показывала эта табличка, а в остальном полагался на ветер.
Парусник не спеша продвигался вперёд. У Хвостика с Бродягой было время и поспать, и поесть, и позагорать на палубе.
Панадель у штурвала то и дело запевал свою бодрую моряцкую песню, а Хвостик подыгрывал ему на гармошке:
Время от времени Бродяга произносил — как будто сам для себя — что-нибудь загадочное, например:
— Не так уж всё плохо, как думалось. Или:
— Ох уж эта Америка!
А однажды горько вздохнул:
— Да, железо ковать лучше, пока оно у тебя есть!
Тут Хвостик поинтересовался:
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ну, это длинная история, — тотчас откликнулся Панадель. — Но так и быть, дорогой, раз уж ты
