- На темный поводок?
- Мы выкалываем им глаза. Так мы лишаем их возможности убежать и получаем их силу.
- Я тамплиер. Вы знаете, мой Орден не потакает вымогательству. Еще ни разу не был заплачен выкуп за тамплиера.
- Как удачно для нас. В таком случае ты останешься здесь.
- Предупреждаю вас: кто посягает на тамплиеров, посягает на Рим и Святейший союз. Я – рыцарь- монах.
-Для монаха ты чертовски здорово обращается в постели с женщинами. Если ты работаешь руками не хуже, чем задницей, тебе ни в чем не будет отказа.
Старик перевел свою фразу для остальных. Смеющийся женский голос ответил ему. Орландо повернулся в сторону и увидел женщину, которая сидела у огня на земле.
Она смеялась, широко раскрыв рот. При виде этой сильной челюсти Орландо вспомнил о лисе, которую как-то убил. Глаза тоже смеялись. У нее были распущенные волосы. Руки и ноги обнажены. Ее грудь, тяжелая и пышная, шевелилась под тонкой тканью, как туго набитая медузами сеть.
- Я был с ней? – спросил Орландо. – Она твоя жена?
- Ни один сард не делит свою жену с другим. Возрождение – дело вдовы. Как она потеряла своего мужа в море, так она вырвала у моря тебя. Ты ей обязан жизнью.
- Я благодарю ее.
- Скажи ей сам.
- Я не говорю на ее языке.
- Говоришь. Язык плоти един для всех, даже для животных и птиц. Она наполнила тебя жизнью. Теперь твоя очередь.
- Но ведь это аморально.
- Аморально? Наши законы строже ваших. За сношение с незамужними мы наказываем смертью. Ни одна сардка не отдастся мужчине, которому она не принадлежит.
- Она принадлежит мне?
-Ты принадлежишь ей. Выброшенный на берег груз принадлежит тому, кто его находит. Так гласит закон, и никто не уйдет от возмездия, нарушив его.
Старик пожал ему руку. Орландо услышал, как захлопнулась дверь. Почти одновременно с тем женщина стянула с себя одежду, бросила ее под ноги и прыгнула в кровать. Она обвилась вокруг своей жертвы, словно змея. Орландо хотел бороться, но в конце концов обхватил ее, как утопающий.
Постепенно к Орландо возвращалась его былая сила. Только один раз он посмел оттолкнуть ее от себя. Тогда пришли двое мужчин из деревни. Они связали ему на спине руки и стреножили его так, что он мог делать маленькие шаги. Она трогала его, точно дитя, играющее с куклой. Она накормила его рыбным супом, муссом из фиг и жирным салом, набила медовыми лепешками, влила теплое молоко и вино. Она мыла его и пела ему монотонные песни, какие поют когда укачивают детей. Совершенно беспомощным он был отдан ей, ее плоти и ее губам, которыми она возбудила его член, чтобы оседлать, как мула. Безжалостно обрабатывали его ее мясистые ягодицы, они двигались взад-вперед, подымались и опускались как прибой возле обрывистого берега. Глаза женщины закрылись, рот распахнулся, слюна потекла из ее рта, ее губы искали его губ, ее язык тянулся к его языку. Так должна чувствовать себя мышь, которую проглотила змея. Mulier, nominen tuum verum serpens est. Женщина, имя твое змея!
Ночью Орландо снился Адриан.
Они были детьми и кормили пойманных ужей. Лягушки были огромными, но все же они проглатывались живыми и сразу. Ужасное представление! Орландо спросил с отвращением:
- Ощущает ли змея радость, когда пожирает? Или она – только раба своей биологической нужды?
- Она – жертва, как и лягушка, жертва природы.
- Иначе я и не ощущаю физическое влечение, – сказал Орландо. – Как может мужчина поддаться соблазну из-за женщины и потерять свою душу? Как может он испытывать радость в ее плоти, расцарапанной до крови, исколотой укусами блох, перепачканной слюной, потом и испражнениями? Теперь я знаю, что чувствует змея, проглатывая крота, когда ее вынуждает к этому голод. Зависит ли это от меня или в творении что-то неправильно? Я бы охотнее совокуплялся с лошадью, но не с женщиной.
Два дня и две ночи он провел беспомощный. По ночам по его лицу бегали мухи и тараканы. Руки и ноги его ломились от боли. Веревка глубоко врезалась в тело. Утром третьего дня она сняла с него путы. Он поцеловал ей руки от облегчения.
Она разговаривала с ним, как говорят с животными или детьми, медленно, выделяя каждое слово, как будто боялась, что он не сможет поспеть за ней. При этом сардский язык звучал почти как классическая латынь.
Она опустилась на колени перед огнем, нагая. Длинные волосы спадали вниз как лошадиная грива Она подула на почти потухшие угли, осторожно старалась разжечь их с помощью сосновых лучин и соломы.
Она встряхивала, обмахивала и ворошила их, пока пламя с треском не поднялось. Тогда ее глаза засмеялись. Она умеет разводить огонь, подумал Орландо. Он рассмотрел ее.
Никогда в жизни он не был так близко от обнаженной женщины. Как говорил тот поп: «Gallina поп est avis, uxor non est homo. – «Курица не птица, женщина не человек». Как же он был прав!
Когда почти постоянный ветер с северного острова затих на пару часов, она вынесла деревянные скамеечки для них обоих и поставила перед лачугой.
- Смотри, – сказала она и показала на молящуюся женщину, – Богомолка. Она восхваляет своего Творца.
- Она воздела руки не для тою, чтобы молиться, а для того, чтобы убивать, – сказал Орландо. – Она проглатывает все, что приближается к ней, даже своего самца во время совокупления.
- Ты ничего в этом не понимаешь, – перебила она его. – Она молится.
Ее хижина находилась на краю поселения и стояла выше остальных. Орландо насчитал восемнадцать крыш.
Насколько хватало взгляда – везде только камни да скалы всех цветов: красные как запекшаяся кровь, болотно-зеленые, фиолетовые, цвета сажи, грязно-серебряные и серые, всех мыслимых оттенков. Унылый вид. Деревня казалась покинутой. Мужчины были в море или в горах со своими отарами. Оставшиеся дома старики и женщины смотрели на него враждебно. Дети даже кидали в него камни.
- Chi venit da'e su mare furat, – сказал Луиджи, единственный, кто проявлял к нему интерес. – «Кто пришел с моря, тот вор». Так было всегда у нас. Все, кто причаливал здесь, хотели нас уничтожить. Финикийцы, римляне, византийцы, сарацины. Сейчас – генуэзцы и пизанцы.
- И вы никогда не защищались? – спросил Орландо.
- Часто, но всегда безуспешно. Ты слышал о Хамспикоре? Он был одним из нас. Когда Ганнибал стоял пред воротами Рима, он воспользовался слабостью империи и боролся за свободу. Римский полководец Манлий Торкват разбил плохо вооруженных сардинских пастухов недалеко отсюда, у подножия Мон Фе-ру. При виде усеянного трупами поля битвы Хамспи-кор бросился на свой меч. Два поколения спустя два других пастушьих племени, балари и ильенси, попытались еще раз. Рим прислал полководца Семпрония Гракха Он велел обращать в рабство всех, кто попадал ему в руки. Невольничьи рынки переполнились сардами настолько, что на них упала цена. Sardi ver-nales, баснословно дешевые сарды – это стало крылатым выражением. Не беспокойся так, тамплиер, если мы тебя возьмем к себе на службу. Нам, Sardi vernales, повезло не так как тебе. Сарды ненавидят чужестранцев. А чужой здесь всякий, кто не родился на соседнем дворе. У нас каждая деревня ведет войну с соседней: за пастбище, источники, за право на дороги, из-за угнанных овец и украденных девушек. Вендетта требует больше жертв, чем море. Люди недоверчивы. Они оградились друг от друга. Знаешь, в глубине Сардинии есть деревни, жители которых ничего не знают о море. Они далее не подозревают о том, что живут на острове! Они ни разу не видели моря. Оно не интересует их. Козы и овцы обеспечивают их одеждой и пропитанием. Вино, оливы и мед у них водится в
