- Кто?
- Не знаю. Это были голоса.
- Что они хотели знать?
- Я не знаю.
- Они изнасиловали тебя?
- Я не знаю.
-Там был Шахна?
- Нет. Или… да. Я не уверена.
Она путалась, обессиленная. Вся в слезах, она погрузилась в глубокий сон. «О, Боже, – думал Орландо, – как глубоко вовлечены женщины в мою тайну? Что знает Аиша? Что она могла выдать?»
Чутьем хищника Орландо ощущал опасность.
«Шахна! Что нужно этому палачу монголов от меня? Зачем он преследует меня?»
Когда два дня спустя Орландо проходил мимо дома Сайды, он увидел, как из дверей вышел Шахна и при виде Орландо быстро спрятал что-то в складках одежды.
- Ты даешь палачу монголов дурманящие наркотики? – спросил Орландо Сайду.
- Наоборот, – засмеялась она, – оживляющие. Орландо рассказал ей о том, что случилось с Аишой.
- И ты веришь, что за этим стоит Шахна? – спросила она.
- Да.
- Зачем ему потребовалось одурманивать Аишу, чтобы допросить ее таким необычным способом? Она знает что-то такое, чего ей лучше бы не знать? – Сайда спросила это таким тоном, что Орландо насторожился.
Он не ответил, и она добавила:
- Если тебя это успокоит: от меня он получает не наркотики. И я могу тебя заверить, что он не изнасиловал твою Аишу.
- Откуда ты можешь знать?
- Он импотент. Средство, которое я ему дала, служит для усиления его мужской силы. Безнадежный случай. Но ты прав, он непредсказуем. Ни одна собака не опасна так, как та, которую посадили на цепь. Он страдает оттого, что не может быть полноценным мужчиной. Побег его жены доконал его. Рай закрыт для него так же, как для евнуха.
- Я думал, у него есть жена в саду, которую он регулярно посещает.
- У кого же найдутся силы признать перед всем миром свою несостоятельность?
* * *
Поздно ночью Старец Горы спустился по крутой винтовой лестнице, которая соединяла его башню подземным ходом и библиотекой. Там, в сводчатом подвале под большим читальным залом, он сидел за письмами, тщательно разложенными по стопкам. Слышался только шелест пергамента, да мигал огонек в глиняном светильнике.
Письмо, которое разыскал Старец, имело печать магистра тамплиеров в Париже. На нем стояла дата двухлетней давности.
Пьер де Монтегю
Хасану ибн Саббаху
Вы выиграли. Сто фунтов золотом принадлежат
Вам. Они находятся в Крак-де-Шевалье, приготов-
ленные для Вас. Мир между Вами и нами.
Старец перечитал письмо несколько раз. Его старые глаза засияли. Из всех побед, которые он одержал, – Аллах Всемогущий свидетель, их было немало! – это самая триумфальная.
Мой Бог, как заносчиво они противопоставляли себя ему, эти тамплиеры, заносчивые, как сирийские суфии. Они потребовали от него дань – такое превосходство они испытывали! Он предложил их Великому магистру померится силами:
- Пришлите ко мне вашего лучшего воина. Я обращу его в свою веру и сделаю из него ассасина, который научит вас ркасу. Пари – на сто фунтов чистого золота.
Они прислали Адриана. И в итоге их лучший воин отправил Людовика Кельгеймского в преисподнюю по заданию Старца Горы.
Адриан!
Не только тамплиеры, но и он сам обманулся в этом парне. Этот андалузец с волчьим капканом не поддался ни соблазнами сада, ни плотским утехам и наркотикам, дурманящим душу. Он одурачил всех. Он не позволил использовать себя как слепое орудие. Он пошел своим собственным путем, непоколебимо, как звезда по угодному Богу пути.
- Клянусь бородой Пророка, как я надул этих едоков свинины! Не только потому, что я сделал из их лучшего воина ассасина. Я возвысил его до ихвана ас-сафы и послал его в Крак-де-Шевалье, чтобы он забрал деньги пари, которое я выиграл с его помощью, – говорил Старец самому себе. – Что теперь скажут эти надменные рыцари-храмовники, когда я представлю им их парадного коня как моего преемника?
Мысль об этом настолько развеселила Старца, что он громко рассмеялся. Дыхание его лающего хохота затушило пламя. В полной темноте он на ощупь вышел на лестницу. Он почти добрался до конца, как вдруг поскользнулся. Его рука искала опору, но хватала лишь пустоту. Он потерял равновесие и свалился в бездонную темноту.
Когда Усман аль-Мушрифан нашел его утром, он лежал без сознания на каменных плитах подвала. Тело Старца было таким холодным, будто он умер. Слуги принесли его в башню, безуспешно пытаясь оживить своего господина горячим чаем. Лишь когда Абу Наджа натер его настойкой, резко пахнущей эвкалиптом, Старец открыл глаза, никого не узнавая.
- Что с ним? – спросил поспешно призванный Хасим.
- Растяжение лодыжки. Больше он не пострадал, – сказал Абу Наджа. – Но он переохладился, и у него жар. Ему нехорошо.
* * *
В те ночи взгляды жителей крепости постоянно обращались к Тадж аль-Алам. В одном высоком окне горел свет. Там лежал Каим.
- Он никого не пускает к себе, – сказала Сайда Орландо. – даже врача. «Я не хочу, чтобы кто-то увидел, как я умираю», – сказал он Абу Надже.
- Он, должно быть, очень одинок.
- Он хочет этого, – возразила Сайда. – Это как в горах: чем выше вершина, тем более она одинока. В первые годы Аламута у Кайма было три жены, которых он регулярно посещал. Они жили в саду в помещениях, которые теперь принадлежат тебе. Однажды он прогнал их.
- Я думаю, он невысокого мнения о женщинах.
- Он взял в Аламут меня, – сказала Сайда. – Никто другой не сделал бы этого. Его отношение к женщинам темно и непроницаемо. Я слышала, как он говорил византийскому духовному князю: «Если бы Иисус имел женщину, он был бы избавлен от распятия, а мы лишились бы христианства».
- Это говорит в пользу женщин?
- Вывод, пожалуй, зависит от точки зрения.
Они поставили низкую тахту поближе к огню. На ней, как на носилках, лежал Каим. Истощенные руки на темном верблюжьем одеяле казались восковыми. Синевой проступали разветвленные жилки сквозь бледную кожу висков.
