— Люди, там у нас дома, будут весьма нами недовольны… а здесь, на Терре, многие умрут. Ты читал Мальтуса?
— Не думаю.
— Многие умрут. Затем снова будет достигнута стабильность, охватывающая несколько большее количество людей — людей, чей труд будет более эффективен и которые будут лучше питаться. Эта планета не перенаселена, ею просто плохо управляют… и самое худшее из того, что ты можешь сделать для голодающего человека, — это дать ему еду. Именно «дать»! Почитай Мальтуса. Смеяться над доктором Мальтусом небезопасно, потому что в любом случае именно он будет тем, кто смеётся последним. Его работы могут вызвать депрессию, и я рад, что он уже умер. Но не читай его до тех пор, пока мы тут всё не закончим. Знание слишком большого количества фактов связывает дипломата, особенно честного.
— Не такой уж я и честный.
— Но у тебя нет таланта к нечестности, и спасает тебя только твоё невежество и твоё упрямство. Последнее у тебя имеется в избытке, а первое постарайся не утратить. Парень, дядюшка Бернардо ужасно устал.
— Извините, — сказал я и выкатил своё кресло из его комнаты.
Проф рвался из последних сил. Если бы я мог посадить его на корабль и отправить подальше от этой ужасной гравитации, то наплевал бы на всё. Но движение по-прежнему оставалось односторонним — ничего, кроме зерновых барж.
А проф всё веселился. Когда я уже совсем собирался покинуть его и даже взмахнул рукой, приказывая освещению выключиться, я вновь обратил внимание на игрушку, которую он себе купил и которая вызывала у него восторг, подобный тому, который испытывает ребёнок, получив подарок на Рождество, — это была медная пушка.
Пушка была настоящая, с одного из тех кораблей, что бороздили моря под парусами. Она была маленькой, со стволом длиной в полметра, и ужасно тяжёлой, её вес вместе с деревянным лафетом составлял пятнадцать кило. В приложенных к ней бумагах говорилось, что это была «сигнальная пушка». Её окутывала дымка древней истории, времён пиратов и тех, кого заставляли «прогуляться по доске». Вещица была очаровательна, но я спросил у профа: зачем? Даже если бы нам удалось выбраться отсюда, то перевезти на Луну такую массу будет весьма непросто — ради этого мне пришлось бы оставить здесь скафандр, который можно было носить ещё годы и годы, — оставить всё, кроме двух своих левых рук и пары шортов. Если дело так пошло, можно оставить и «общественную» руку. Ну а уж если совсем припечёт — можно обойтись и без шортов.
Он протянул руку и погладил сверкающий ствол:
— Мануэль, был когда-то человек, которому, как и многим другим из тех, кто работает в этом Директорате, дали работу, исходя из соображений увеличения занятости населения. Его работа состояла в том, что он должен был начищать медную пушку, стоящую перед зданием суда.
— А зачем зданию суда понадобилась пушка?
— Это не имеет значения. Он в течение многих лет занимался этим. Работа кормила его и даже позволяла ему откладывать кое-какие сбережения, но он не имел возможности продвинуться по социальной лестнице. И однажды он оставил свою работу, снял все свои сбережения и купил медную пушку, и стал работать на самого себя — чистить свою собственную пушку.
— Судя по всему, он был идиотом.
— Вне всяких сомнений. Мы были не лучше, когда скинули Надсмотрщика. Мануэль, ты переживёшь меня. Когда у Луны будет свой флаг, мне бы хотелось, чтобы на этом флаге была изображена золотая пушка и чтобы полотнище флага было чёрного цвета, с косой полосой зловеще-красного цвета, которая символизировала бы наше происхождение от весьма неблагородных предков, происхождение, которым мы можем гордиться. Как ты думаешь, такое можно устроить?
— Думаю, да, если вы сделаете набросок. Но зачем нам флаг? На всей Луне нет ни одного флагштока.
— Он будет реять в наших сердцах… и будет служить символом всех дураков, которые настолько непрактичны, что полагают, будто бюрократию можно победить. Ты не забудешь об этом, Мануэль?
— Конечно нет, и напомню вам об этом, когда придёт время.
Мне не понравились такие разговоры. Оставаясь в одиночестве, проф начал использовать кислородную палатку, но
Я и сам догадываюсь о том, что я невежественен и упрям — именно таким я проявил себя в местечке под названием Лексингтон, в штате Кентукки, расположенном в Центральной Административной Области. Единственной темой для разговоров, на которую не было ни специально разработанной доктрины, ни зазубренных заранее ответов на все вопросы, была тема, связанная с нашей жизнью на Луне. Проф велел мне говорить правду и делать особый упор на описании обыденных вещей, тёплых и домашних, особенно тех, которые отличаются от всего, что принято на Терре. «Помни, Мануэль, тысячи жителей Терры, которые совершили короткие поездки на Луну, — это крошечная доля процента населения этой планеты. В глазах большинства людей мы такая же диковинка, как звери в зоопарке. Ты помнишь ту черепашку, которую демонстрировали на выставке в Старом Куполе? Это мы и есть».
В этом он был абсолютно прав. Я жутко уставал оттого, что на меня таращились как на какое-то невиданное насекомое. Именно поэтому, когда эта команда, состоящая из представителей как сильной, так и слабой половины человечества, начала выспрашивать меня насчёт семейной жизни на Луне, я был только рад ответить на их вопросы. Я ничего не приукрашивал, хотя кое о чём говорить не стал — о вещах, которые относятся не к самой семейной жизни, а к тому, что можно рассматривать как дешёвый суррогат этой жизни в обществе, где имеется переизбыток мужчин. Луна-Сити — город семейный и домашний, по стандартам Терры — скучный, но мне он нравится. Остальные поселения очень на него похожи — в них живут люди, которые работают и растят детей, сплетничают и большую часть радостей жизни получают сидя за обеденным столом. Так что и рассказывать особенно нечего, поэтому я готов обсудить то, что они сами посчитают интересным. Все обычаи Луны происходят с Терры, поскольку именно оттуда происходят все её жители. Но Терра велика, и поэтому обычай, пришедший, ну, к примеру, из Микронезии, в Северной Америке может показаться странным.
Женщина — у меня язык не поворачивается назвать её «леди» — заинтересовалась различными видами брака. И прежде всего её интересовало, правда ли то, что на Луне можно вступить в брак, не получив разрешения.
Я спросил её о том, что такое разрешение на заключение брака?
— Да брось ты, Милдред, — сказал её спутник, — первопроходцы всегда обходились без всяких разрешений.
— Но разве вы не ведёте записей? — продолжала настаивать она.
— Конечно ведём, — ответил я, — моя семья ведёт такую книгу, и записи в ней восходят ко времени первой высадки в Джонсон-Сити — мы учитываем все браки, все рождения и смерти, все важные события не только в самой семье, но и во всех её ответвлениях, насколько нам удаётся проследить. И кроме того, есть один человек — школьный преподаватель, — который занимается тем, что копирует старые семейные записи всего поселения. Он пишет историю Луна-Сити — это у него такое хобби.
— Но разве у вас не ведётся официальных записей? Здесь в Кентукки у нас есть записи, которые восходят ко временам, отстоящим от нас на сотни лет.
— Мадам, мы ещё не прожили на Луне столь долго.
— Да… ну хорошо, но должен же быть в Луна-Сити свой городской клерк. Возможно, вы называете его «архивист округа». Официальный чиновник, который следит за такими вещами. Ведёт учёт смертей и тому подобного.
— Я думаю, мадам, что такого у нас нет, — ответил я. — Некоторые букмекеры выступают в роли нотариусов, они заверяют печати на контрактах и ведут их учёт. К ним обращаются люди, которые не умеют ни читать, ни писать и поэтому не могут сами вести свои записи. Но мне не приходилось слышать о том, чтобы кто-то вёл записи браков. Я не говорю, что такого не может быть, но я об этом не слышал.
— Как неформально! Просто чудо! А как насчёт слухов о том, что на Луне очень просто развестись? Я полагаю, это тоже правда?
— Нет, мадам, я не могу сказать, что развестись у нас просто. Слишком много концов придётся
