тюрьмах. Посторонним было не разобрать ничего, хотя мы понимали друг друга без малейшего труда.
– Тоскливо все это, правда?
Тут он тихо присвистнул, и я посмотрел туда, куда смотрел он. Само собой, это были близнецы, но тот случай, когда один – хорошо, а два – лучше; рыжие сестрички, помладше нас, но не совсем уж маленькие – пожалуй, лет шестнадцати – и хорошенькие, как персидские котята.
На нас эти сестрицы подействовали, как свет на мошек. Пэт прошептал:
– Том, мы просто обязаны уделить им немного времени, – и направился прямо к ним. Я – следом. Одеты они были в нечто псевдошотландское, рядом с зеленой тканью их шевелюры пылали, как костры, и на наш взгляд они были прелестны, как свежевыпавший снег. И холодом от них веяло точно так же. Пэт начал было болтать, чтобы завязать разговор, потом голос его как-то затих, а потом и вовсе смолк; они смотрели сквозь него, не видя. Я покраснел, и одно только спасло нас от крайней неловкости – залаял громкоговоритель.
– Пожалуйста, внимание! Вас просят пройти к дверям, отмеченным первой буквой вашей фамилии.
Ну мы и пошли к двери А–Д, а рыжие сестрицы поплыли в противоположный конец коридора, так нас и не увидев. Когда мы заняли очередь, Пэт пробормотал:
– У меня что, подбородок яйцом перемазан? Или они дали обет девственности?
– Вероятно, и то и другое, – ответил я. – И вообще я предпочитаю блондинок. – Это было правдой, так как Моди была блондинкой. Мы с Пэтом уже около года встречались с Моди Корик. Вы можете назвать это постоянством, хотя, что касается меня, эти свидания обычно сводились к тому, что я торчал где-нибудь с подружкой Моди – Хеддой Стэйли, которая не могла придумать для поддержания оживленной беседы ничего остроумнее, чем вопрос, не кажется ли мне, что Моди – самая хорошенькая девочка, какую только можно себе представить. В силу того, что с одной стороны это было правдой, а с другой – ответить на это было невозможно, наши беседы не отличались оживленностью.
– Если подумать, то и я, – согласился Пэт, не уточняя, каких блондинок. Моди была единственным предметом, по поводу которого мы были скрытны друг с другом. – Но вообще-то у меня широкие взгляды. – Он пожал плечами и бодро добавил: – В любом случае, это не единственный вариант.
Это уж точно, так как из сотен находившихся там близнецов примерно треть была достаточно близка к нам по возрасту, чтобы не находиться вне рассмотрения, и из них половина, насколько я мог оценить, не подсчитывая, принадлежала к тому полу, который превращает обычное сборище в социальное собрание. Но в то же время до этих рыжих не дотягивал никто, так что я начал оглядывать толпу в целом.
Самая старая пара, которую я увидел, двое взрослых мужчин, была не старше, чем тридцать с небольшим, потом я увидел маленьких девочек-близнецов, лет так по двенадцати – за ними следовала их мамочка, но большинству было что-то около двадцати. И только я подумал, что «Генетические исследования» подбирали испытуемых по возрастным группам, как оказалось, что подошла наша очередь, и клерк спрашивает:
– Ваши фамилии, пожалуйста?
На протяжении следующих двух часов мы ходили от одного сборщика данных к другому. У нас брали отпечатки пальцев, анализ крови, мы подчеркивали «да» или «нет» в ответ на сотни идиотских вопросов, на которые и ответить-то «да» или «нет» было невозможно. Медицинское обследование было крайне подробным и включало в себя обычную тщательно спланированную дурацкую процедуру, когда полностью раздетую жертву заставляют стоять босиком на холодном полу в помещении, температура воздуха в котором градусов на пять ниже, чем надо, одновременно дергая страдальца по-всякому и задавая ему грубые интимные вопросы.
Все это мне невыносимо надоело, и я даже не засмеялся, когда Пэт прошептал, что нам следовало бы содрать одежду с врача, ткнуть его в брюхо и заставить сестричку записать, как это ему понравилось. Утешало меня только то, что Пэт хорошенько высмеял их за все эти забавы. Потом нам позволили одеться и проводили в комнату, где за письменным столом сидела довольно приятная женщина. Перед ней на столе стояло устройство, при помощи которого она изучала две наложенные друг на друга личностные характеристики. Характеристики почти совпадали, но я попытался тайком подсмотреть, чем они различаются. Только я не знал, какая из них – моя, а какая – Пэта да и вообще я не специалист в математической психологии.
Женщина улыбнулась нам и сказала:
– Садитесь, мальчики. Меня зовут доктор Арно, – она взяла со стола характеристики и пачку перфокарт. – Идеальные зеркальные близнецы, вплоть до декстрокардии[3] . Случай интересный.
Пэт попытался заглянуть в бумаги:
– Доктор, а какой у нас на этот раз I. Q.?
– Неважно. – Она положила бумаги на стол и прикрыла их, а затем взяла в руки пачку карточек. – Вы когда-нибудь имели дело с такими?
Конечно же, имели, ведь это были классические Райновские карты, зигзаги, звезды и все такое прочее. В каждом кабинете психологии есть такой комплект, а высокий результат почти всегда означает только то, что какой-нибудь умник сообразил, как надуть преподавателя. По правде говоря, Пэт тоже придумал совсем простой способ обмана, после чего наш учитель устало, без всякой злости разделил нас и заставил проходить испытание только с другими ребятами, после чего наши результаты упали до уровня среднестатистических. Так что я к этому времени был уже вполне убежден, что мы с Пэтом никакие не экстрасенсы, и Райновские карты воспринял как еще один скучный тест.
Однако я почувствовал, как Пэт насторожился.
– Слушай внимательно, – услыхал я его шепот, – и мы устроим им цирк.
Доктор Арно, естественно, ничего не услышала. Я был не уверен, что надо так делать, но в то же время знал, что если он исхитрится сигналить мне, я не удержусь и выдам липовые результаты. Однако беспокойство мое было напрасным; доктор Арно куда-то увела Пэта и вернулась без него. При помощи микрофона она была связана с другой комнатой, где сидел Пэт, однако шептать по этой линии не было ни малейшего шанса; она работала только тогда, когда ее включала доктор Арно. Она начала эксперимент сразу же.
– Мэйбл, первая серия через двадцать секунд, – сказала она в микрофон и выключила его, а затем
