— Это ужасная мысль, Потифар.
— Может быть. Идите сюда, Мид. Я покажу вам цифры, которые смущают и меня. — Он подошел к своему письменному столу, вытащил ящик и достал из него пачку карточек. — Вот, например. Две недели назад какой-то человек подал в суд на законодательную власть штата за то, что по ее, якобы, вине его разлюбила жена — и судья принял дело к производству! Или вот это — патент на смещение оси вращения Земли с тем, чтобы растопить лед на полюсах. Патент был отклонен, но изобретатель успел собрать триста тысяч долларов за земельные участки на южном полюсе, прежде чем власти остановили его. Теперь он подал на них в суд, и создается впечатление, что вполне может выиграть процесс. А вот еще — известный священник предлагает ввести в высших учебных заведениях курс загробной жизни. — Он торопливо отложил в сторону эту карточку, словно она жгла ему руки. — А это просто чудо: закон, который рассматривался в нижней палате штата Алабама, — в нем предлагалось отменить действие законов атомной энергии, не принципы ее использования или производства, а природные законы! Текст документа не оставляет никаких сомнений. — Он пожал плечами. — Где предел глупости и есть ли он?
— Они все с ума посходили.
— Нет, Мид. Один такой тип — сумасшедший. А когда их превеликое множество это марш леммингов к смерти. И даже не пытайтесь со мной спорить — я нанес все эти данные на график. Когда у нас в прошлый раз возникла схожая ситуация, ее назвали 'Эрой Замечательной Чепухи'. Но сейчас все гораздо хуже. — Он засунул руку в нижний ящик и достал большой лист бумаги. Амплитуда уже почти в два раза больше, чем тогда, а мы еще не достигли максимума. Что будет, когда мы его достигнем, мне, честно говоря, даже не хочется думать. Три различных кривые одновременно достигнут наибольшего значения.
Она посмотрела на графики.
— Вы хотите сказать, что тот паренек, с его бреднями про поворот оси, находится на одной из этих кривых?
— Он ее увеличивает. Здесь же отражены любители сидеть с поднятыми флажками, глотатели золотых рыбок, участники танцевальных марафонов, а также тот тип, который закатил земляной орех на вершину пика Пайке, толкая его носом. Вы находитесь на гребне новой волны — во всяком случае, будете находиться после того, как я вас помещу туда.
Она скорчила гримасу.
— Мне это не нравится.
— И мне тоже. Но это очевидно, как банковский чек. В этом году человечество перестало стричь волосы и, сидя на солнышке, ухмыляется с засунутым в рот пальцем и бессмысленно лопочет: «Бу-бу- бу».
Она вздрогнула.
— Как вы считаете, не выпить ли еще стаканчик на дорожку? Мне уже пора.
— У меня есть идея получше. Вы ответили на мои вопросы, и теперь я должен угостить вас обедом. Выбирайте ресторан, а уж там мы сможем выпить еще по коктейлю.
Она покусала губы:
— Вы никому ничего не должны. И мне сейчас не хочется показываться на людях. Я могу… я могу…
— Нет, этого не может быть, — резко возразил Брин. — Молния не ударяет дважды в одно и то же дерево.
— Вы уверены? Но, все равно, мне совсем не хочется оказаться в толпе. — Она посмотрела в сторону кухонной двери. — У вас там есть какая-нибудь еда? Я могу сготовить.
— Х-м-м, ну кое-что там должно быть. Кажется, в морозилке есть мясо. И еще я купил свежую булку. Иногда, когда не хочется выходить из дома, я делаю себе гамбургеры.
Она направилась в кухню.
— Трезвая или пьяная, полностью одетая или… голая, я умею готовить. Вы увидите.
И он действительно увидел. Роскошные, сочные, горячие бутерброды с мясом, залитым острым, удивительно пахучим соусом, украшенные золотистыми кружочками жареного лука; салат, сделанный из остатков овощей, которые она сумела отыскать в его холодильнике; жареная румяная картошка. Они ели все это, сидя на маленьком балкончике, и запивали, холодным пивом.
Он вздохнул и вытер салфеткой рот.
— Да, Мид, ты умеешь готовить.
— Когда-нибудь я приду к тебе, захватив с собой необходимые продукты тогда-то ты и узнаешь, что значит настоящая готовка.
— Тебе больше ничего не нужно доказывать. Тем не менее, я согласен. Однако в третий раз повторяю: ты мне ничто не должна.
— Не должна? Да если бы не ты, сегодняшний вечер я бы провела за решеткой.
Брин покачал головой.
— Полиция получила указание любой ценой не привлекать к подобным происшествиям внимания — считается, что тогда их рост постепенно прекратится. Ты же сама видела. К тому же, моя дорогая, тогда ты не была дли меня личностью. Я даже не видел твоего лица; я…
— Зато ты видел много чего другого.
— Честно говоря, я даже не смотрел. Ты была просто — статистика.
Она покрутила в руках нож и медленно проговорила:
— Я не уверена, но мне кажется, что меня только что оскорбили. За все мои двадцать пять лет, в течение которых я успешно сражалась с мужчинами, меня называли разными именами — но «статистикой» никогда — поэтому мне просто совершенно необходимо взять твою логарифмическую линейку и избить тебя до смерти.
— Моя дорогая юная леди…
— Я не леди — это уж точно. И никакая я не «статистика»!
— Что ж, дорогая Мид, тогда я должен тебя предупредить, прежде чем ты решишься на что-нибудь слишком рискованное, что в колледже я был капитаном команды борцов и выступал в среднем весе.
Она улыбнулась, и у нее на щеках снова появились очаровательные ямочки.
— Ну, вот такой разговор мне больше по душе. А я уже начала побаиваться, что тебя собрали на фабрике счетных машин. Потти,[1] ты ужасно милый.
— Если это уменьшительное от моего имени, то мне оно нравится. Но если это намек на мою талию, то я просто возмущен.
Она наклонилась к нему и похлопала его по животу.
— Мне нравится твоя талия — со стройными и голодными мужчинами трудно иметь дело. Если бы я регулярно готовила для тебя, то твоя талия округлилась бы еще сильнее.
— Это можно считать предложением?
— Пока не будем об этом — послушай, Потти, ты действительно считаешь, что вся страна сходит с катушек?
Он моментально протрезвел.
— Все обстоит значительно хуже.
— То есть?
— Пойдем со мной, я тебе покажу. — Они собрали тарелки и сложили их в раковину. Все это время Брин, не смолкая, говорил.
— Когда я был еще совсем ребенком, цифры завораживали меня. Цифры замечательная вещь, и они складываются в такие разнообразные конфигурации! Конечно же, я избрал своей специальностью математику. Потом я начал работать для одной страховой компании. Это было ужасно забавно — никто не может предсказать, когда данный человек может умереть, но, несомненно, определенный процент людей из определенной возрастной группы умрет к определенному сроку. Кривые графиков были такими изящными — и они всегда приводили меня к правильным выводам. Всегда. И не надо знать почему, но можно с удивительной точностью предсказать, когда и что произойдет. Выкладки были верными, кривые никогда, не обманывали.
— Потом я заинтересовался астрономией, — продолжал Брин. — В этой науке цифры тоже работали безошибочно, давая результат с точностью погрешности приборов. По сравнению с астрономией остальные
