побочную линию, не упоминала мне о ней и не вводила ее в отчеты — ибо я все полностью регистрировал у служащих таможни, представляя им копию вместе со взяткой, чтобы они знали, что веду дела честно.
Но ведь не может же девушка пройти через барьер толстой, как фаршированный гусь, и вернуться сквозь него двадцать минут спустя худой, как единица, — не то чтобы она была худая, это просто оборот речи — не вызвав задумчивых взглядов. Если бы не странная штука, которую собака сделала ночью, нас застукали бы.
— Что за странная штука, которую собака сделала ночью?
— Как раз то, чем занимался прошлой ночью я. Нас разбудил шум, мы выскочили через крышу и смылись, но от шести месяцев тяжелой работы не осталось ничего, кроме ободранных коленок. Но та кондитерша — вы видели ее, милорд. Каштановые волосы, голубые глаза, прическа на особый лад.
— Что-то мне смутно припоминается кто-то похожий.
— Значит, вы ее не видели, в Налии нет ничего смутного. Как бы то ни было, я намеревался вчера вечером вести невинный образ жизни, зная, что сегодня предстоит пролиться крови. Вы же знаете:
Ложась в кровать, старайтесь спать; Встав поутру, несите новый день.
— Как советовал Мудрец. Но я не принял в расчет Налию. Вот так я здесь и оказался, не выспавшись, не позавтракав, и если я окажусь мертвым до прихода ночи в луже собственной крови, это будет частично и виной Налии.
— Я побрею твой труп, Руфо, обещаю тебе. Мы проехали мимо столба, отмечающего границу чужих владений, но Стар не замедлила темпа.
— Между прочим, где ты научился ремеслу гробовщика?
— Чему? О! Вот это было действительно далеко. Наверху этого подъема, вон за теми деревьями, стоит дом; вот там-то мы и позавтракаем. Люди хорошие.
— Здорово.
Мысль о завтраке, была светлым пятном, потому что мне снова стало досадно, что я так по-бойскаутски вел себя прошлой ночью.
— Руфо, ты все перепутал насчет странной штуки, которую собака сделала ночью.
— Милорд?
— Собака ничего не делала ночью, вот в чем странная штука.
— Во всяком случае, на СЛУХ так не казалось, — с сомнением сказал Руфо.
— Другая собака и совершенно в другом месте. Прости. Начал я говорить вот о чем: со мной прошлой ночью по пути в постель приключилась интересная история. Вот я и повел невинный образ жизни.
— На самом деле, милорд?
— На деле, хоть и не в мыслях.
Мне нужно было поделиться с кем-то, а Руфо был тем типом негодяя, которому я мог довериться. Я рассказал ему Сказку о Трех Обнаженных.
— Надо было мне рискнуть с этим, — закончил я. — И чтоб меня расплющило, я так бы и сделал, если бы ту девчонку уложили в постель одну в положенное ей время: Сдается мне, я так бы и сделал, невзирая на Белый Дробовик или необходимость прыгать из окна. Руфо, почему это у самых красивых девушек всегда есть отцы или мужья? Но я тебе всю правду говорю, вот так они стояли, как Три Медведя: Большая Обнаженная, Средняя Нагая и Маленькая Голышка, так близко, что их можно было коснуться, и все с радостью согласные согреть мою постель — а я ни черта ни сделал! Валяй, смейся. Я это заслужил.
Он не засмеялся. Я повернулся посмотреть на него; лицо его выражало жалость.
— Милорд Оскар, товарищ мой! СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА!
— Это правда, — надувшись, сказал я. — И я сразу же пожалел об этом. Слишком поздно. А ТЫ еще жаловался на СВОЮ ночь!
— О ГОСПОДИ! — Он перевел свое животное на скорость выше и рванул вперед.
Арс Лонга вопросительно оглянулась через плечо и пошла все тем же аллюром.
Руфо поравнялся со Стар; они остановились недалеко от дома, где, как я ожидал, мы позавтракаем. Они подождали, пока я не присоединюсь к ним. Лицо Стар не выражало ничего; Руфо выглядел невыносимо озабоченным.
Стар сказала:
— Руфо, сходи попроси дать нам позавтракать. Принеси завтрак сюда. Я желала бы поговорить с милордом наедине.
— Да, миледи!
Ускакал он быстро.
Стар сказала мне, по-прежнему без выражения:
— Милорд Герой, верно ли это? То, что ваш слуга сообщил мне.
— Я не знаю, что он вам сообщил.
— Сообщение касалось вашего провала — предполагаемого вашего провала
— прошлой ночью.
— Не понимаю, что вы подразумеваете под словом «провал». Если вам угодно знать, что я делал после банкета… Я спал один. Точка.
Она вздохнула, но выражение ее лица не изменилось.
— Я хотела это услышать из ваших уст. Чтобы быть справедливой.
Вот тут выражение ее лица изменилось, и такого гнева я никогда не видывал. Тихим, почти невыразительным голосом она начала прорабатывать меня.
— Ты, Герой. Чурбан, чучело безмозглое. Неуклюжий, неучтивый, ленивый, прыщавый, недоделанный, перегруженный мускулами, полный идиотизма…
— КОНЧАЙ!
— Тихо, я еще тебя не отделала. Оскорбить трех невинных женщин, обидеть достойного…
— МОЛЧАТЬ!!!
Воздушной волной ей отбросило волосы назад. Я перехватил инициативу прежде, чем она сумела снова завестись.
— Больше ни разу не смей заговаривать со мной в таком тоне, Стар. Никогда.
— Но…
— Придержи язык, скверная девчонка! Ты еще не заслужила права так разговаривать со мной. И ни одна девушка в жизни его не заслужит. Отныне ты будешь всегда — ВСЕГДА! — обращаться ко мне вежливо и с уважением. Еще одно словечко твоей мерзкой грубости, и я отхлещу тебя так, что слезы у тебя ручьем покатятся.
— Ты не ПОСМЕЕШЬ!
— Убери руку со своей шпаги, иначе я отниму ее у тебя, спущу с тебя трико здесь, на дороге, и выпорю тебя ею. Пока у тебя задница не покраснеет и ты не запросишь пощады. Стар, я не воюю с женщинами, а непослушных детей я наказываю. С леди я веду себя как с леди. С испорченными детьми я обращаюсь соответственно. Стар, будь ты хоть королевой Англии и Властелином Галактики в одном лице, но ЕЩЕ ОДНО СЛОВО от тебя не по делу, и твои колготки спускаются, а ты сама долго не сможешь присесть. Поняла меня?
В конце концов она сказала смущенным тоном:
— Я понимаю, милорд.
— Кроме этого, я бросаю ремесло Героя. Такого тона я не желаю слышать дважды и не стану служить тому, кто обошелся так со мной хотя бы однажды.
Я вздохнул, сознавая, что только что снова потерял свои капральские нашивки. Ну да без них я всегда чувствовал себя легче и свободнее.
— Да, милорд.
Ее едва можно было расслышать. Мне пришло в голову, что отсюда до Ниццы далековато. Но меня это не волновало.
— Ладно, давай забудем это.
— Да, милорд. — Она тихо добавила: — А нельзя мне объяснить, почему я так говорила?
— Нет.
— Да, милорд.
