соглашения. Странствия, спасение дев, отыскивание золотых рун круглосуточно!»
Я пытался пошутить над ней, но со Стар не пошутишь. Она ответила серьезно, честь по чести:
— Оскар, если уходить в отставку, то сначала мне необходимо подготовить наследника. Это верно, никто мне не может приказывать, но на мне лежит долг подготовить себе замену.
— И сколько на это потребуется?
— Немного. Лет тридцать примерно.
— ТРИДЦАТЬ ЛЕТ!
— Я, наверное, смогла бы сбавить срок до двадцати пяти. Я вздохнул.
— Стар, ты знаешь, сколько мне лет?
— Да. Нет еще и двадцати пяти. Но старше ты не станешь!
— Да ведь сейчас-то мне все еще двадцать пять. Больше-то я никогда еще и не жил. Прожить двадцать пять лет в качестве домашнего пуделя, и я уже не буду героем, да и ничем другим. У меня последний умишко пропадет.
Она подумала над этим.
— Да. Верно.
Она повернулась на другой бок, мы легли ложечкой и стали делать вид, что спим.
Спустя какое-то время я почувствовал, как вздрагивают ее плечи, и понял, что она рыдает.
— Стар?
Она не повернула головы. Я услышал лишь прерывистый голос:
— О, мой любимый, мой самый любимый! Если бы мне было хоть на СОТНЮ лет меньше!
ГЛАВА XX
ДРАГОЦЕННЫЕ бесполезные камни просеялись сквозь мои пальцы; я равнодушно отпихнул их в сторону. Если бы мне было хоть на сотню лет больше…
Но Стар была права. Она не могла оставить позиции до прибытия смены. Смены, подлинной в ее смысле, не в моем и ни в чьем ином. А мне было больше невмоготу оставаться в этой раззолоченной тюрьме; я скоро начал бы биться головой об решетку.
Тем не менее мы оба хотели быть вместе.
Самой по-настоящему паршивой пакостью было то, что я знал — точно так же, как и она. — что каждый из нас забудет. По крайней мере, кое-что. Достаточное для того, чтобы появились другие башмаки, другие мужики и она снова бы стала смеяться.
И я тоже… Она предвидела это и спокойно, мягко, с тонким пониманием чувств другой стороны, косвенным образом дала мне понять, что мне незачем чувствовать себя виноватым, когда в следующий раз я начну ухаживать за другой девушкой, в другой стране, где-то далеко.
Так почему же я так гнусно чувствовал себя?
Как же я попал в такую ловушку, где никуда не повернуться, чтобы волей-неволей не выбирать между жестокостью к своей возлюбленной или полной деградацией?
— Читал я где-то о человеке, который жил на высокой горе, потому что у него была астма удушающего, убивающего вида, жена его жила прямо под ним, на побережье, из-за болезни сердца. Ей высота была противопоказана. По временам они смотрели друг на друга в телескопы.
Утром разговора об уходе Стар в отставку не заходило. Негласным quid pro quo было то, что если она намерена выйти в отставку, я проторчу до этих пор (ТРИДЦАТЬ ЛЕТ!) где-нибудь поблизости. Ее Мудрейшество пришла к выводу, что это не по силам, и не стала об этом говорить. Мы роскошно позавтракали, дерзка себя в приподнятом настроении и храня сокровенные мысли при себе.
О детях тоже не вспоминали. Да нет, я решил найти ту клинику и сделать то, что надо. Ведь ей захочется смешать свою звездную породу с моей обычной кровью, пожалуйста, хоть завтра или через сто лет. Или нежно улыбнуться и приказать выкинуть ее вместе с прочим мусором. Из моей семьи никто даже мэром городишка-то не был, а тягловую скотину не выставишь на скачки Ирландского Тотализатора. Если бы Стар скомпоновала из наших генов ребенка, он был бы сентиментальным «залогом любви», просто пуделем помоложе, с которым она могла бы забавляться, прежде чем позволить ему идти другим путем. Не больше чем сентиментальность, столь же слащавая, если не столь же патологическая, как у ее тетушки с мертвыми мужьями, ибо Империуму подозрительная моя кровь была не нужна.
Я поднял глаза на висящую напротив меня саблю. Я не притрагивался к ней с того вечера, когда Стар решила нарядиться в одеяние Дороги Славы. Я снял ее, нацепил и вынул из ножен — почувствовал знакомый прилив энергии и внезапно представил себе долгую дорогу и замок на холме.
Какие у рыцаря могут быть обязанности перед дамой сердца, когда поход окончен?
Кончай валять дурака, Гордон! Каковы обязанности МУЖА перед ЖЕНОЙ? Вот эта самая сабля: «Прыгайте, Жулик с Принцессой, во всю прыть, Моей женой должна ты ВЕЧНО быть…» «…в богатстве и в бедности, в доброте и во зле… люби и лелей до конца своих дней». Вот что я хотел скачать своей рифмовкой, и это понимала Стар, и я это понимал, — и тогда, и сейчас.
Когда мы давали клятву, похоже было на то, что смерть разделит нас в тот же день. Но это не принижало значения клятвы, ни той глубины чувства, с которой я давал ее. Я прыгал через саблю не для того, чтобы позабавиться перед смертью на травке; это мне могло и без того достаться. Нет, я ведь хотел «…хранить и заботиться, любить и лелеять до самого смертного часа»!
Стар сдержала свою клятву до последней буквы. Почему же у МЕНЯ чешутся пятки?
Колупни Героя поглубже, и обнаружится дерьмо.
Герой в ОТСТАВКЕ — глупость не меньшая, чем те безработные короли, которыми забита вся Европа.
Я выскочил из нашей «квартиры», не сняв сабли и не обращая внимания на изумленные взгляды, аппортировался к нашим врачам, выяснил, куда мне двигать, отправился туда, сделал то, что надо, сказал главному биотехнику, что он должен сообщить Ее Мудрости, и заткнул ему глотку, когда он полез с расспросами.
Потом вернулся к ближайшей будке аппортировки и заколебался — мне нужен был товарищ так же, как члену «Алкохоликс Анонимус» нужно, чтобы его держали за руку. Но близких друзей у меня не было, только сотни знакомых. Супругу императрицы нелегко обзавестись друзьями.
Оставался один только Руфо. Но за все те месяцы, что я жил в Центре, я ни разу не бывал у Руфо дома. Варварский обычай зайти повидать знакомых на Центре не практиковался, и с Руфо я встречался только в резиденции или на вечерах; он никогда не приглашал к себе домой. Нет, никакой охлажденности тут не было; мы часто виделись с ним, но всегда он приходил к нам.
Я поискал его в справочниках аппортировки — нет. Потом с тем же результатом прочел списки видеосвязи. Я вызвал Резиденцию, вышел на заведующего связью. Он сказал, что «Руфо» — это не фамилия, и попытался отделаться от меня. Я сказал:
— Ну-ка погоди, канцелярская крыса! Тебе, видно, слишком много платят. Если ты меня отключишь, то через час будешь, заведовать дымовыми сигналами в Тимбукту. А теперь слушай. Этот тип пожилого возраста, лысый, одно из его имен, как я считаю, «Руфо», и он видный специалист по сравнительной культурологии. И к тому же он внук Ее Мудрейшества. Я думаю, ты знаешь, кто он такой, и тянешь волокиту только из бюрократического высокомерия. Даю тебе пять минут. Потом вызываю Ее Мудрейшество и спрашиваю ее, а ты начинаешь укладывать вещи.
(«Стоп! Опасность! Еще один старый Руфо (?), ведущий срав. культурист. Яйцеклетка Мудрости — сперматозоид-зародыш. Пятиминутка. Лжец и/или дурак. Мудрости? Катастрофа!») Меньше чем через пять минут образ Руфо заполнил экран.
— Ого! — сказал он, — А я-то ломал голову, у кого хватило веса, чтобы пробить мой приказ о несоединении.
— Руфо, можно мне прийти к тебе?
Скальп его собрался морщинками.
— Мыши в кладовке, сынок? Твое лицо напоминает мне тот раз, когда мой дядя…
— Не надо, Руфо!
— Хорошо, сынок, — мягко сказал он. — Я отошлю танцовщиц домой. Или оставить их?
— Мне все равно. Как тебя найти?
Он сообщил мне, я выстукал его код, добавил номер своего счета и оказался там, в тысяче миль за
