философии.
— Обращение в свой адрес суд не воспринимает ни как честь, ни наоборот, доктор. Имеете ли вы отношение к данному делу?
— Да, сэр. Я представляю здесь amicus curiae, я — друг суда. Гринберг нахмурился:
— Суд предпочитает сам выбирать себе друзей. Изложите сущность своего дела, доктор.
— С вашего разрешения, сэр. Я исполнительный секретарь Лиги «Сохраним Землю для Людей». — Гринберг застонал, но доктор Эсклунд не обратил на него внимания, так как углубился в лежащую перед ним большую рукопись. — Как хорошо известно, начало безбожной практики космических путешествий, обрушившихся на нашу родную Землю, данную нам Божьим соизволением, привело к тому, что мы стали затоплены существами… точнее говоря, животными… чье происхождение весьма сомнительно. И тлетворные последствия данной развратной практики ныне видны каждому…
— Доктор Эсклунд!
— Сэр?
— Что привело вас в данный суд? Представляете ли вы здесь кого-нибудь по одному из исков?
— Дело значительно проще, ваша честь. В широком смысле, я адвокат всего человечества. Общество, которое я имею честь…
— Имеете ли вы что-нибудь заявить? Подать жалобу, например?
— Да, — торжественно ответил Эсклунд. — У меня есть жалоба.
— Представьте ее.
Эсклунд порылся в своих бумагах, вынул одну из них и протянул Гринбергу, который даже не взглянул на нее.
— А теперь кратко, для протокола, изложите суть вашего заявления. Говорите в ближайший микрофон, четко и ясно.
— Ну… если суд будет настолько любезен. Общество, административным лицом в котором я имею честь состоять… лига, которая, если можно так выразиться, выражает интересы всего человечества, просит… нет, настаивает, чтобы сие исчадие ада, которое своей яростью чуть не уничтожило сей райский уголок, было уничтожено. Это деяние предусмотрено и санкционировано — да, да! — тем святым…
— Таково ваше заявление? Хотите, чтобы суд вынес решение об уничтожении внеземного существа, известного как Луммокс?
— Совершенно верно! И, более того, я имею в своем распоряжении тщательно подобранные документы… неопровержимые аргументы, могу сказать, которые…
— Минутку. Вы употребили слово «настаивает»; имеется ли оно в вашем заявлении?
— Нет, ваша честь, оно вырвалось из моего сердца, от полноты возмущения…
— Ваше сердце полно неуважения к суду. Желаете ли вы изменить формулировку?
Эсклунд помолчал, а затем сказал с явной неохотой:
— Я беру назад свои слова. У меня не было намерения оскорблять суд.
— Очень хорошо. Ваше заявление получено и приобщено к делу. Решение по нему будет вынесено позже. Теперь относительно речи, которую вы собираетесь произнести: судя по величине рукописи, я предполагаю, что она займет не менее двух часов?
— Я предполагаю, что этого будет достаточно, ваша честь, — явно смягчившись, сказал Эсклунд.
— Ясно. Бейлиф!
— Да, ваша честь.
— Прекрасно. Вынесите его на лужайку. Доктор Эсклунд, все мы уважаем свободу речи… так же, как и вас. Ящик из-под мыла в полном вашем распоряжении на два часа. Лицо доктора Эсклунда стало цвета баклажана:
— Вы еще о нас услышите!
— Не сомневаюсь.
— Мы знаем таких, как вы! Предатели человечества! Ренегаты! Фигляр!..
— Выведите его.
Ухмыляясь, бейлиф подчинился приказанию. Один из репортеров последовал за ним.
— Итак, все в порядке, — мягко сказал Гринберг. — Перед нами несколько исков, но, в сущности, все они излагают одни и те же факты. Перед нами выбор: мы можем слушать доказательства по всем вместе или же по каждому в отдельности. Есть ли возражения?
Адвокаты переглянулись. Затем адвокат мистера Ито сказал:
— Ваша честь, мне кажется, что было бы предпочтительнее рассматривать их каждый в отдельности.
— Возможно. Но в таком случае мы будем сидеть здесь до рождества. Я не могу себе позволить, чтобы так много занятых людей выслушивали одно и то же. Но требовать отдельного рассмотрения фактов — ваше право… тем более, что ваши доверители понимают, что они должны будут оплачивать каждый день судоговорения.
Сын мистера Ито потянул адвоката за рукав и что-то прошептал ему. Тот кивнул и сказал:
— Мы признаем необходимость совместного рассмотрения… как факт.
— Очень хорошо. Есть еще возражения?
Таковых не последовало. Гринберг повернулся к О'Фаррелу:
— Скажите, в данном зале имеется ли измеритель истины?
— А? Да, конечно. Правда, я редко им пользуюсь.
— А мне он нравится. — Гринберг повернулся к остальным. — Измеритель истины мы повесим вот здесь. Никто не обязан представать перед ним так же, как никого нельзя заставить приносить присягу. Но данный суд имеет право оценивать с юридической точки зрения все сказанное, а также тот факт, если кто- либо откажется от использования измерителя истины.
— Смотри, осторожнее. Червячок, — прошептал Джон Томас на ухо Бетти.
— За меня-то ты не беспокойся, — прошептала она в ответ. — Следи лучше за собой.
— Нам понадобится некоторое время, чтобы откопать его, — судья О'Фаррел сказал Гринбергу. — Не сделать ли перерыв для ленча?
— Ах, да, ленч. Прошу общего внимания… суд не будет делать перерыва для ленча. Я попрошу бейлифа дать указание принести кофе и сандвичи для всех желающих, пока секретарь разыскивает измеритель. Мы перекусим здесь же, на месте. И… есть тут у кого-нибудь спички?
А на лужайке Луммокс, размышляя над непростым вопросом о праве Бетти приказывать ему, был вынужден прийти к выводу, что она обладает особым статусом. Все, с кем Джон Томас знакомил его в течение жизни, были похожи на Бетти; таким образом, в данном случае имело смысл прислушиваться к ее словам, поскольку в них не было ничего тревожного. Он снова лег и погрузился в сон, оставив бодрствовать лишь сторожевой глаз.
Сон был тревожен, поскольку Луммокса мучительно терзал ароматный запах стали. Спустя какое-то время Луммокс проснулся и потянулся, отчего клетка затрещала по швам. Ему пришла в голову мысль, что столь долгое отсутствие Джона Томаса не вызвано необходимостью. Это — во-первых. А во-вторых, ему не понравился образ действия мужчины, который уволок Джона Томаса… нет, он ему явно не понравился. Луммокс задумался, что он должен был бы делать? И что сказал бы Джон Томас, будь он здесь?
Проблема оказалась слишком сложной. Луммокс снова лег и лизнул один из брусьев своей клетки. Нет, он не прикусил его; он просто попробовал его на вкус. Слегка суховато, решил он, но неплохо.
В суде шериф Дрейзер закончил свое выступление перед судом и уступил место Кариесу и Мендозе. Их рассказы были логичны и последовательны, и измеритель истины не шелохнулся; мистер Де Грасс выступил с требованием расширить доказательную базу. Адвокат мистера Ито признал, что доверитель стрелял в Луммокса; сын мистера Ито представил снимки последствий визита Луммокса. И чтобы завершить историю Л-дня, осталось выслушать лишь показания миссис Донахью. Гринберг повернулся к ее адвокату:
— Мистер Бенфилд, вы хотите сами допросить своего клиента или предпочитаете, чтобы это сделал суд?
— Прошу вас, ваша честь. Возможно, я задам один или два вопроса.
