— Да? А кому говорить? Здесь есть телефон?
— Просто скажите вслух, что вам надо. Вас услышат.
В этом я не сомневался, но мне надоело находиться в помещениях, где все прослушивалось, как и попадать все время под замок. Человек имеет право на уединение.
— Я проголодалась, — заявила Крошка, — Я завтракала очень рано.
Мы сидели в ее комнате. Раздвинулись пурпурные шторы, стена вспыхнула светом. Минуты через две из нее выехал накрытый стол с приборами и посудой, холодными закусками, фруктами, хлебом, медом и кофейником с дымящимся какао. Крошка захлопала в ладоши и завопила от радости. Я посмотрел на стол без особого восторга.
— Вот видите, — продолжала Мэмми с улыбкой, — только скажите, что вам нужно. Если я вам понадоблюсь, я тоже приду. Но сейчас я должна вас покинуть.
— Мэмми, не уходите, пожалуйста!
— Я должна уйти, моя милая, но мы скоро увидимся. Кстати, здесь есть еще двое людей с вашей планеты.
— Как? — вскочил я. — Где?
— По соседству с вами.
Мэмми выплыла за дверь, робот покатил впереди нее.
— Ты слышала? — обернулся я к Крошке.
— Конечно!
— Ну, ешь, если тебе хочется, а я пошел искать людей.
— Подожди, я с тобой!
— Но я думал, что ты голодна.
— Что ж… — Крошка бросила взгляд на стол. — Погоди-ка.
Она торопливо намазала маслом два куска хлеба и протянула один из них мне. Я не так чтобы уж очень торопился, поэтому съел его. Крошка мгновенно слопала свой, потом отпила глоток прямо из кофейника и протянула мне.
— Хочешь?
Напиток оказался похож на какао, но отдавал привкусом мясного бульона, пить его было приятно. Я протянул кофейник Крошке.
— Теперь я готова хоть с дикими кошками драться. Пошли, Кип.
«Соседи» оказались недалеко, надо было пройти через холл от нашего трехкомнатного номера и еще пятнадцать футов по коридору, и мы обнаружили арку с дверью. Я велел Крошке держаться у меня за спиной и с любопытством приоткрыл ее.
Там оказалась диорама, очередная имитация. Но намного лучше, чем бывает в музеях. Сквозь кусты я смотрел на небольшую прогалину в диком лесу, выходящую на обрывистый берег. Я видел нависшее небо и вход в пещеру. Почва казалась сырой, как после дождя. У пещеры скорчился пещерный человек, обгладывающий тушку какого-то зверька, по всей вероятности, белки.
Крошка попыталась вылезти из-за моего плеча, но я впихнул ее обратно. Пещерный человек, казалось, не замечал нас, что пришлось мне вполне по душе. Ноги его выглядели коротковатыми, хотя весил он, наверное, раза в два больше меня, а мускулам его позавидовал бы чемпион мира по штанге. Голова была огромной, больше и длиннее моей, но лба и подбородка почти не было. Зубы острые и желтые, передний сломан, Я слышал хруст костей. В музее, в подобном случае, я ожидал бы увидеть табличку с надписью: «Неандерталец, последний ледниковый период». Но восковые чучела костей не жуют,
— Ну, дай же посмотреть, — возмутилась Крошка.
Он услышал и обернулся. Крошка уставилась на него, он уставился на нас. Крошка закричала, он повернулся и вбежал в пещеру.
— Пошли отсюда, — потянул я Крошку за руку.
— Подожди, — ответила она спокойно. — Он теперь сразу не выйдет. — Она начала раздвигать руками кусты.
— Крошка!
— Попробуй-ка, — предложила она. Ее рука пыталась пробиться сквозь воздух. — Он все равно, что в клетке.
Я попробовал. Проход в арке был закрыт какой-то прозрачной перегородкой. Я мог немного прогнуть ее — на дюйм, скажем, но не более.
— Пластик? — спросил я вслух.
— Да нет, — пробормотала Крошка, — скорее, что-то вроде шлема моего скафандра. Однако прочнее, и, думаю я, свет проходит только с одной стороны. Не похоже, чтобы он нас видел.
— Ладно, давай вернемся в свои комнаты. Она продолжала ощупывать барьер.
— Крошка! — сказал я резко. — Сейчас не время упрямиться!
— Ты совсем, как папа. Слушай, он сейчас выйдет, он же уронил крысу, которую жевал.
— Если он выйдет, то тебя здесь не будет, потому что я тебя утащу, а если ты начнешь кусаться, то я сам тебя укушу, так и знай.
Она посмотрела на меня не без ярости:
— А я тебя кусать не буду, Кип, что бы ты ни делал. Но если ты намерен занудствовать… Ладно, вряд ли он выйдет в течение часа. Мы вернемся сюда? Потом.
— Хорошо, — я оттащил ее от арки. Но уйти нам не удалось. Раздался громкий свист, а за ним крик:
— Эй, парень! Поди сюда!
Кричали не по-английски, но я достаточно хорошо понял.
Крик донесся с противоположной стороны коридора. Поколебавшись, я пошел в ту сторону, потому что туда уже пошла и Крошка.
В проходе маячил человек лет сорока пяти. Не неандерталец, а цивилизованный человек; во всяком случае, в какой-то степени цивилизованный. Одет он был в длинный тяжелый шерстяной плащ, перехваченный в талии поясом и образующий нечто вроде юбки. Ноги под юбкой тоже были обмотаны шерстью, обут он был в короткие, изрядно поношенные сапоги. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел короткий тяжелый меч, с другой стороны пояса свисал кинжал. Он носил короткую прическу, а лицо, видно, брил несколько дней назад, потому что оно заросло серой щетиной. Смотрел он с выражением не то что дружеским или враждебным, а скорее, настороженным.
— Спасибо, — буркнул он ворчливо, — Ты тюремщик?
— Да это же латынь! — изумилась Крошка.
Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?
— Нет, я тоже пленник, — ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, к тому же с чудовищным акцентом. Но смысл я вполне улавливал.
Пожевав губу, легионер буркнул:
— Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщика, а вместо него появился еще один пленник. Но так уж легли кости. Однако странный у тебя акцент.
— Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. — Я повторил это по латыни. Потом добавил: — Говори, пожалуйста, помедленнее.
— Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амиго». Я — гражданин Рима, так что не спорь.
Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну безусловно пошлую испанскую фразу.
— Что он говорит? — дергала меня за рукав Крошка. — Это латынь? Переведи, пожалуйста!
Я обрадовался, что она его не поняла.
— Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?
— Не строй из себя профессора! Переведи.
