нейтральной территорией. Там ты будешь в безопасности. И скажу тебе откровенно, здесь будет довольно- таки тяжело и неуютно человеку, чья национальная принадлежность не совсем ясна.
– Никому нет дела до моей национальной принадлежности! По рождению я считаюсь гражданином Земли! Закон на моей стороне.
Его собеседник ничего не ответил. Дон выпалил:
– Все это глупости. Если бы Федерация не старалась обескровить Венеру, не было бы и речи ни о какой войне.
Ривз поднялся.
– Разговор окончен, Дон. Я не собираюсь спорить с тобой о политике.
– Но это правда! Прочтите книгу Чемберлена «Теория колониальных кризисов».
Ривз искренне удивился.
– Где ты достал эту книгу? Уж конечно, не в школьной библиотеке?
Дон не ответил. Эту книгу прислал ему отец, но предупредил, чтобы Дон никому ее не показывал: эта книга была запрещена, по крайней мере – на Земле.
– Дон, ты достал ее у какого-то подпольного книготорговца?
Дон продолжал молчать.
– Изволь отвечать!
Наконец Ривз вздохнул и сказал: – Ну ладно, забудем это. Иди в свою комнату и собери вещи. Вертолет захватит тебя в Альбукерке. Тебе нужно успеть к часу дня.
– Да, сэр.
Он уже повернулся, чтобы уйти, но мистер Ривз остановил его.
– Минуточку. Мы погорячились, и я совсем забыл, что для тебя тут есть еще и второе послание.
– Да?
Дон взял лист бумаги. На нем было написано:
«Дорогой сын! Обязательно зайди попрощаться к дядюшке Дадли перед отъездом.
Это письмо удивило его еще больше, чем первое; он с трудом догадался, что мама имеет в виду доктора Дадли Джефферсона – друга его родителей, но вовсе не родственника; и вообще человек этот не играл никакой роли в его жизни.
Мистер Ривз, казалось, не видел в этом послании ничего странного, поэтому Дон сунул его в карман джинсов и вышел из комнаты.
Дон долго жил на Земле, но к проблеме упаковки багажа подошел как истинный межпланетник. Он знал, что на корабле разрешается бесплатно провозить всего пятьдесят фунтов багажа, поэтому он отбросил все вещи, без которых мог обойтись. Вскоре у него получилось две кучки: очень маленькая на кровати – самая необходимая одежда, несколько капсул с микрофильмами, счетная линейка, авторучка и рийта – марсианский музыкальный инструмент, напоминающий флейту, – на которой он изредка играл: его товарищи были против его музыкальных упражнений. На кровати соседа высилась большая куча отвергнутых вещей.
Он взял рийту, попробовал наиграть несколько мелодий… и отложил ее в большую кучу. Брать на Марс то, что сделано на Марсе, все равно что везти уголь в Ньюкасл.
В то время как он занимался всем этим, вошел Джек Мерроу, с которым он делил комнату.
– Что здесь происходит? Уборка?
– Я уезжаю.
Джек потер ухо.
– Я, кажется, оглох. Мне послышалось, что ты сказал, будто уезжаешь.
– Да. – Дон показал Джеку радиограмму от родителей. Джек помрачнел.
– Скверно. Конечно, я знал, что мы последний год вместе, но не ожидал, что это будет так скоро. Я, наверное, буду плохо спать. Твой храп меня всегда убаюкивал. А к чему такая спешка?
– Не знаю. Честно, не знаю. Директор говорит, будто мои родители боятся, что начнется война, и поэтому хотят, чтобы их драгоценное дитя было в безопасности. Но ведь это же глупо, правда? Я хочу сказать, что люди сейчас достаточно цивилизованны и не допустят новой войны.
Джек не ответил. Дон помолчал, затем резко сказал: – Ты согласен? Ведь не будет никакой войны.
– Может быть, да, а может быть, и нет, – медленно ответил Джек.
– Ой, да брось ты…
Джек сменил тему:
– Хочешь, я помогу тебе собрать вещи?
– Тут и собирать нечего.
– А зачем эта большая куча?
– А это все твое, если, конечно, ты захочешь. Выбери, что здесь тебе нравится, а затем можешь позвать других и отдать им все, что они захотят.
– Да? Послушай, Дон, я не хочу брать твои вещи. Я все это упакую и отошлю тебе.
– Не стоит. Ты никогда не посылал посылки на другие планеты? Это слишком дорого.
– Тогда продадим их! Вот что я тебе скажу: давай устроим аукцион сразу после ужина.
Дон покачал головой.
– Времени нет. Я отбываю в час дня.
– Ну ты даешь, парень. Не нравится мне все это.
– Ничего не поделаешь.
Дон снова принялся сортировать вещи. Несколько его друзей зашли попрощаться. Дон не афишировал свой отъезд и полагал, что директор тоже никому не сообщал. Но каким-то образом все об этом узнали. Он предложил им выбрать из вещей то, что им понравится. Конечно, после Джека.
Очень скоро Дон заметил, что никто из ребят не спрашивает, почему он уезжает, и это его обеспокоило. Он хотел сказать хоть кому-нибудь, что смешно ставить под сомнение его лояльность. Ведь не будет же войны!
Руб Солтер, живший в другом конце здания, просунул голову в дверь и оглядел собравшихся.
– Убегаешь, да? Я слышал об этом, но решил проверить.
– Я уезжаю, если ты это имеешь в виду.
– Да, я как раз это и имел в виду. Послушай, Дон Джеймс, как насчет твоего замечательного седла? Я куплю его, если сойдемся в цене.
– Оно не продается.
– Да? Но ведь там, куда ты едешь, лошадей нет. Назначь цену.
– Седло принадлежит Джеку.
– И оно не продается, – тут же подхватил Джек Мерроу. – Что, съел?
Солтер не унимался.
– И еще один вопрос: ты уже завещал кому-нибудь свою лошадку?
Лошади мальчиков, как правило, принадлежали школе, но ученику, покидавшему школу, разрешалось передать свою лошадь другому мальчику. Дон быстро поднял глаза: он не подумал о Лэйзи. Внезапно он с грустью осознал, что не сможет взять маленькую смешную толстую лошадку с собой – и не сможет даже проследить за тем, как о ней будут заботиться.
– Этот вопрос тоже решен, – ответил он и негромко добавил: – И здесь мы обойдемся без тебя.
– Кто получит лошадь? Я могу предложить хорошие деньги. Она не так уж хороша, но я хочу отделаться от своей козы.
– Вопрос уже решен.
– Будь разумнее. Ты слишком обидчив, как и все лягушатники, и не понимаешь своей выгоды. Ну ничего, скоро вас проучат.
