батальоны – рек впереди хватало, – а за ними вытянулась походная колонна «катюш». Пехоты в отряде было мало – десант на броне, и все.
Ударный отряд двигался быстро – до ста километров в сутки, останавливаясь лишь для заправки горючим и пополнения боезапаса. Передовые отряды 8-го и 11-го корпусов не ввязывались в бои для занятия городов и деревень, обходили узлы сопротивления, оставляли на съедение идущим позади них частям огрызавшиеся группы противника. Танковый нож вонзался в незащищенное подкожное мясо Зверя, резал жилы коммуникаций и нервы линий связи, рвал артерии, по которым, натужно пульсируя, проталкивалась к фронту свежая кровь пополнений. Нож этот вызывал болевой шок паники, заставляя Дракона корчиться в страхе. Если где-то отряд натыкался на более-менее организованную оборону, которую нельзя было обойти, полковник Темник, избегая ненужных потерь и экономя время и силы, пускал в ход дивизион «РС». Дивизион стрелял с ювелирной точностью, после чего танки шли дальше по дымящимся развалинам, вминая в мерзлую землю обломки сожженной техники и обгорелые трупы немцев.
Подвижный передовой отряд выполнял поставленную задачу: достичь заданного рубежа, закрепиться там и держаться до подхода основных сил корпуса. В сорок пятом году русские войска хорошо научились воевать, оставив далеко позади учителей, не скупившихся в свое время брать со своих учеников щедрую плату кровью и жизнями.
Дементьев впервые участвовал в глубоком танковом рейде. Памятуя наставления Гиленкова: «В рейде зевать не приходится – если не хочешь схлопотать в борт фаустпатрон, крути головой на триста шестьдесят градусов», он добросовестно выполнял эту инструкцию, сожалея порой, что у него нет глаз на затылке и что шея человеческая несколько отличается от оси, на которой крутится колесо. И на второй день рейда, когда ударный отряд миновал лес и оседлал шоссе, уходившее к какому-то небольшому городку, Павел одним из первых заметил на этом шоссе колонну немцев – темную толпу на серой ленте дороги, рассекавшей пустынную заснеженную равнину.
– Немцы, – захрипела рация голосом капитана Бочковского, – человек восемьсот-девятьсот. Предположительно маршевый батальон.
– Атакуй, – приказал в ответ полковник Темник, командовавший отрядом.
И около тридцати танков, развернувшись широким веером, обрушились на немцев. Те оказались практически безоружными: у большинства из них не было ни фаустпатронов, ни даже карабинов – маршевые батальоны довооружались на подходе к линии фронта. На шоссе началась дикая бойня – истошные крики размазываемых по асфальту людей тонули в треске пулеметов, в грохочущем рычании моторов и в лязге танковых гусениц. Дементьев смотрел, и всплывали в его памяти лесная поляна на берегу маленькой речушки подо Мгой и красноармейцы, падавшие под гусеницы немецких танков. «Вот оно и отрыгается, – думал он с мрачным торжеством. – Мне отмщение, и аз воздам…»
Немецкий маршевый батальон был вытоптан танками начисто, и когда колонна «БМ» проходила через место побоища, Павел Дементьев увидел зрелище, которого он не видел за все годы войны.
Покореженное полотно шоссе было сплошь залито кровью – оно стало красным, как будто кто-то аккуратно закрасил его на протяжении нескольких сотен метров. Под колесами машин хлюпало и чавкало, «бээмки» шли по изуродованным обрывкам человеческих тел, словно по кочкам, разбрасывая по сторонам фонтаны брызг из багряных луж. Дементьеву хотелось, чтобы эта дорога по перемолотым костям поскорее кончилась, однако «катюшам» пришлось притормозить – впереди началась стрельба, и надо было дождаться прояснения обстановки.
Дементьев разыскал Бочковского – танк комбата стоял чуть в стороне от дороги.
– Вот, Павел Михайлович, до чего немцы дожили, – сказал танкист, поздоровавшись с Дементьевым и показывая на окровавленное шоссе. – Их уже в бой бросают без оружия!
– А ты вспомни начало войны, Володя. Помнишь, как наши солдаты бросались на немцев с голыми руками, чтобы добыть винтовку или автомат? Око за око, Володя, – ответил Павел, подумав про себя: «И поражение, и победа одинаково смердят мертвечиной. Но нам нужна победа – только так».
– Да эти не очень-то и бросались, – Бочковский усмехнулся. – Они удрать норовили, но от «тридцатьчетверки», – он любовно похлопал по броне танка, забрызганного кровью по самую башню, – в чистом поле разве убежишь?
Воспользовавшись остановкой, на дорогу выскочил Полеводин. Зоркий глаз Василия приметил грузного немца, лежавшего на обочине лицом вниз. Сам по себе труп не вызвал бы у ординарца никакого интереса – вон их сколько валяется, дохлых, – но на вытянутой вперед руке немца поблескивали часы. Бытовала у солдат мода – меняться трофейными часами «не глядя», вот Полеводин и решил подтрофеить. Присев на корточки, он взял немца за руку, примеряясь, как бы ему снять тикающий трофей, и вдруг резко отскочил назад.
«Труп» зашевелился, встал и безропотно поднял руки. Мясистое лицо немца было бледным, из его широко раскрытых глаз еще не ушел ужас. Тучный, с «пивным» животом, немец не двигался, да и оружия у него не было – он просто стоял с поднятыми вверх руками. А Полеводин сорвал с плеча автомат и всадил в немца короткую очередь.
Немец покачнулся и захрипел. На лице его проступило жалобное недоумение: «За что?» Полеводин то ли взвизгнул, то ли всхлипнул и дал вторую очередь, затем третью. Немец медленно упал навзничь; над его грудью, развороченной пулями, ударившими в упор, потянулись вверх струйки теплого пара, хорошо заметные в морозном воздухе. Солдаты молчали: передовой отряд пленных не брал – возиться с ними было некогда, да и некому.
– По машинам! – скомандовал Дементьев и тут заметил, что за одной из «бээмок» тащатся по земле какие-то тонкие веревки. И лишь приглядевшись, он понял, что это были вытянутые человеческие кишки, намотавшиеся на красные от крови колеса и зацепившиеся за раму машины. Павел брезгливо поморщился.
– Ерохин! – крикнул он, найдя глазами командира машины. – Видишь эти сопли? Подбери, а то позорят нам весь гвардейский вид!
Забравшийся в штабную машину и забившийся в угол ординарец молчал, стискивая автомат, и Павел хорошо понимал этого парня. Полеводин не был трусом, не тошнило его и от вида крови, пролитой в честном бою, но чтобы вот так… Жалея ординарца, Дементьев не стал ему говорить, что он думает о сборе трофеев вообще и о снятии их с трупов в частности, и только когда дивизион миновал городок, а Вася немного отошел, Павел сказал негромко:
– Ну, что, допрыгался, Василий?
– Чтобы я больше хоть когда-нибудь… – одними губами прошелестел Полеводин.
И слово свое он сдержал – зарекся «барахолить», а трупы обходил десятой дорогой.
Небольшую речку за городом танковая колонна перешла по перекинутому мосту – немцы то ли не успели его взорвать, то ли и не собирались взрывать, не ожидая появления русских танков в своем глубоком тылу.
Навстречу колонне вынеслась легковая машина. Не доезжая моста, по которому шли танки, она остановилась – дорога была перекрыта.
– «Опель-адмирал», – произнес Бочковский, разглядывая машину в бинокль, – а ведь хорош лимузинчик. Посолидней, чем наша колымага. Товарищ полковник, разрешите вам его подарить?
– Давай, – ухмыльнулся Темник, – только осторожно, не поцарапай подарок.
«Тридцатьчетверка» сорвалась с места и помчалась по снежной целине напрямик, срезая дугу поворота шоссе. Выскочив на дорогу позади лимузина, танк чуть присел, словно готовясь к прыжку, развернулся и, не спеша, двинулся к немецкой легковушке, гремя траками по асфальту. Пассажиры лимузина поняли, что деваться некуда, – в снегу их машина тут же бы застряла, шоссе перекрыто теперь уже с обеих сторон, а для боя с танками легковушка явно не предназначалась, – и покорно подняли руки. Главным пассажиром «опеля» оказался важный чин – генерал, представитель ведомства по эвакуации материальных ценностей. Его допросили и отправили на танке в тыл, в штаб армии. «Генерал – он всегда генерал, будь он хоть наш, хоть немецкий, – думал Павел, наблюдая, как важную птицу подсаживают в танк. – Офицерика какого- нибудь отвели бы в сторонку да шлепнули, а с этим возятся, личный транспорт подают. Не такой удобный, как «опель-адмирал», конечно, зато куда безопаснее – доедет генерал до плена в лучшем виде. А на его машине теперь наш комбриг будет ездить».
«Радуйтесь войне – мир будет ужасен!» – кликушествовал доктор Геббельс,
