Подполковник с разбегу перепрыгнул кочку, увенчанную невысоким кустиком, и тут же увидел перед собой черную фигуру пруссака – на голову выше него. «Велика фигура, да дура», – успел подумать Суворов, ловко всаживая штык в прусский мундир. Гренадер грузно завалился, выворачивая из рук подполковника фузею. Суворов чуть повернулся и перехватил ружье, торопясь вытащить штык, застрявший в теле поверженного врага, и заметил краем глаза черную тень, метнувшуюся из-за кустов. Саженного роста прусский гренадер летел на него черным вороном, выставив вперед острое жало штыка.
«Конец!» – молнией вспыхнуло в сознании.
Но пруссак, не добежав до подполковника всего пару шагов, вдруг словно споткнулся и повалился лицом вниз, а на его месте появился совсем еще молодой русский мушкатер, деловито выдернувший штык из гренадерской спины.
…Это была победа. Одни пруссаки бежали вниз, к тем прудам, через которые они шли утром; другие, спасаясь от русских штыков, лезли на Мельничную гору. Мюльберг кишел черными мундирами, но это была уже не армия, а толпа. Русская картечь рвала эту толпу, и пруссаки не выдержали и побежали вниз, к болотистым берегам Гюнера, оставляя позиции, взятые ими еще днем. Русские сидели на плечах бегущего неприятеля – эндшпиль оказался совсем не таким, на который рассчитывал «Фридрих дер Гроссе».
«Непобедимая» прусская армия рассеялась, как дым под сильным порывом ветра – ветра с востока, – оставив под Кунерсдорфом сто семьдесят пушек, двадцать шесть знамен и шляпу короля. Поражение было полным: армия перестала существовать, и король, передав под начало генерала Финка жалкие три тысячи солдат, оставшихся от былых сорока восьми тысяч, написал в Берлин: «Я передаю ему армию, которая не в силах бороться с русскими. Все потеряно, спасайте двор и архивы!»
…Первого августа тысяча семьсот пятьдесят девятого года мушкатер-апшеронец Василий Воднев еще не знал имени спасенного им офицера в чине полполковника. Это имя – Александр Васильевич Суворов – он узнал позже, сражаясь под началом этого человека при Козлуджи, Фокшанах, Рымнике, Измаиле, Треббии, Нови. И не знал Василий Воднев, что сражаться он будет еще долгих сорок лет и что смерть свою встретит на скользкой тропе альпийского перевала Сен-Готард – оступится и сорвется в каменную пропасть. И еще не знал Василий, крестьянский сын, – и не мог знать, – что через без малого двести лет он – точнее,
– О чем задумался, Вася? – повторил Дементьев.
– Виноват, товарищ капитан. – Полеводин поправил на плече автомат и сдвинул на затылок шапку. – Чертовщина какая-то померещилась – пушки старинные, конница, солдаты в треуголках… И бывает же такое – вроде как выпил, хотя вроде и не пил.
– Бывает, – согласился Павел.
И усмехнулся.
Глава двадцать вторая
Потревоженный муравейник
Войну заказывали? Получите и распишитесь!
…Несмотря на туманную дымку, город хорошо просматривался с высот восточного берега Одера – до него было не больше двух-трех километров. Город Франкфурт, крупный промышленный центр, жил своей обычной жизнью, словно не замечая войны, которая уже стояла у самого его порога, – по улицам двигались трамваи, шли люди, работали магазины, дымили трубы заводов. Город еще не знал, что с противоположного берега Одера на него смотрят в бинокли трое русских офицеров: полковник Темник, майор Гиленков и капитан Дементьев.
«О штурме Франкфурта, понятное дело, не может быть и речи, – думал Павел, – у нас просто-напросто не хватит сил ни взять, ни удержать такой большой город. И войск здесь у немцев наверняка не взвод, не рота и не батальон, и даже не полк, а поболе. А у нас горючее на исходе, да и боеприпасов кот наплакал. Свою задачу мы выполнили – до Одера дошли, плацдарм захватили. Дело за малым – дождаться подхода главных сил корпуса. Только вот, похоже, это малое дело может оказаться совсем не простым…»
Ночь с первого на второе февраля прошла спокойно – немцы, по всей вероятности, еще не знали о прорыве русских танков к восточному берегу Одера. Но полковник Темник не постеснялся заявить им о своем прибытии: разведка доложила, что поблизости обнаружен немецкий аэродром, и командир передового отряда направил туда танки. Танкисты сожгли несколько самолетов; немцы всполошились и пустили в ход артиллерию, которой оказалось много – батальон Бочковского потерял два танка.
Отряд занял круговую оборону – было ясно, что теперь противник навалится со всех сторон. И рассчитывать – во всяком случае, в ближайшие сутки-двое, – приходилось только на собственные силы: корпус Дремова шел к Одеру, но его продвижение задерживали бои с немецкими «блуждающими котлами», в изобилии возникшими в результате стремительного прорыва армии Катукова. Рассеянные и разрозненные, но вооруженные группы отступавших немцев доставляли немало хлопот, нападая на колонны машин, штабы, тыловые части. Их не успели еще повыловить, и Дремову то и дело приходилось снаряжать «пожарные команды» для «гашения» очагов сопротивления и уничтожения тех, кто все еще пытался вести войну «до победного конца».
Темник тем не менее не бездействовал и помышлял не только о глухой обороне. Он решил прижечь пятки франкфуртским бюргерам и для этого вызвал к себе «эрэсников».
– Сколько залпов ты можешь дать по городу? – отрывисто спросил он у Гиленкова.
– Не больше трех, товарищ полковник. Один залп мы всегда оставляем про запас, на самый крайний случай.
– Да я не собираюсь разносить весь город по камушкам, – пояснил командир отряда. – Можем мы пальнуть так, чтобы они забегали, как ошпаренные? Панику хочу организовать: здравствуйте, немцы, война пришла к вам! Соображаешь?
– Это можно, – ответил майор, поняв, что от него требуется. – И для этого не нужно трех залпов, хватит и одного, только не сосредоточенного, а рассеянного – по всей площади города. Каждая машина будет бить по своему квадрату, а не весь дивизион по одной цели. А если еще поставить взрыватели пятьдесят на пятьдесят – у половины снарядов на фугасное действие, у остальных – на осколочное, – то эффект будет впечатляющим.
– Вот и отлично, – обрадовался Темник, – это нам и надо! Готовь установки, майор, – сыграем немцам на «сталинском органе»[8] концерт по заявкам!
Вернувшись в дивизион, Гиленков с Дементьевым засели за карту и прикинули, по каким квадратам нанести удар – с тем, чтобы накрыть возможно большую часть Франкфурта и в то же время зацепить наиболее аппетитные (с военной точки зрения) цели. Дементьев быстро подготовил исходные данные и вывел установки на огневую позицию. Руководить стрельбой комдив решил сам, и Павел понимал друга: на его месте он поступил бы точно так же. Наведение «бээмок» не заняло много времени, и по взмаху руки Гиленкова реактивные мины огненной стаей сорвались с направляющих и с воинственным курлыканьем понеслись к цели.
Когда-то в детстве маленький Павел видел, что происходит в муравейнике, если его разворошить веточкой, и запомнил шуршащий шелест тысяч потревоженных муравьиных ног. Что-то похожее он увидел и сейчас: в городе протяжно завыли сирены, загудели гудки заводов и фабрик, на улицах суетливо заметались машины и люди.
«Вы бомбили наши города, – думал Дементьев, глядя на столбы огня и черного дыма, вставшие в разных частях Франкфурта, – а теперь наши снаряды рвутся на ваших улицах. Как, нравится? Вы хотели войны – вы ее получили, с доставкой на дом!»
После залпа они с Гиленковым еще немного постояли на берегу Одера, и Юрий, задумчиво глядя на растревоженный, сердитый город, сказал:
– А вот теперь, Паша, начнется для нас самое опасное и трудное – второе отделение концерта по заявкам. И если к вечеру не подойдет подмога, нам придется кисло. Ну что ж, будем держаться. И дай нам, боже, силы и удачи, чтобы благополучно выбраться из этой западни, куда мы влезли всеми четырьмя лапами, и остаться в живых…
Гиленков не ошибся: немцы начали стягивать на правый берег Одера значительные силы, чтобы ликвидировать плацдарм, захваченный отрядом Темника, – срыть трамплин для
