напугать, но только глупцы строят предположения, основываясь на незнании. А я вроде бы не глупец.
— Доктор, — спокойно ответила она, — вы говорили, тело может отторгнуть мозг или наоборот, что для меня одно и то же. Или что без всякой видимой причины я могу упасть замертво от удара или еще чего-нибудь. Но я это знаю; я много читала о пересадках органов, когда была еще Иоганном Смитом. Я не боюсь. Если это случится — что же, у меня была отличная увольнительная от старости с ее болями и скукой. — Она счастливо улыбнулась. — Это все равно что умереть и попасть с рай… пусть даже не навеки.
— Я рад, что вы относитесь к этому философски.
— Не философски, доктор, а с радостью и удивлением, с жадным желанием получить от этого как можно больше. Не потерять ни одной золотой секунды!
— Хорошо… Я рад, что Винифред останется с вами, и надеюсь, что вы ее не скоро отпустите…
— Она останется со мной, сколько захочет сама. Я надеюсь, навсегда.
— …поскольку в противном случае я стал бы беспокоиться. Если что-нибудь с вами случится, Вини может оказать срочную помощь не хуже меня, и у нее для этого здесь есть все необходимое. Она знает, и вы должны знать, что всегда можете рассчитывать на мою помощь. Хорошо, дорогая, давайте снимем с вас этот передатчик; теперь за вами больше не будут следить. Сестра, дайте спирт и вату.
— Да, доктор.
Винифред прошла мимо массажного столика к шкафу с медикаментами.
Доктор Гарсиа снял крохотный передатчик.
— Небольшое раздражение и слабый отпечаток на коже. Принимая во внимание то, как быстро вы восстанавливаетесь, думаю, что завтра вы уже не найдете, где он был. Но теперь мне будет не хватать моего утреннего кино.
— Сэр?
— Вряд ли вам кто-нибудь говорил, но я наблюдал за мониторами каждое утро, когда вы делали упражнения… и думал, что у вас слишком сильно забьется сердце или дыхание резко участится. Но ничего такого не случилось. Ничего выходящего за пределы нормы. Я лишь мог определить, что вы делаете какие- то не очень интенсивные упражнения.
— Да. Я занималась йогой.
— Ну, я не назвал бы йогу «не очень интенсивной». Или мы говорим о разном?
— Конечно, йога — не бег на сто метров и не поднятие тяжестей. Но я… и Вини… осваивали классические позы. Все, кроме стойки на голове. Вы видите, как я благоразумна? Я знаю, что у меня там зашит протез.
— Я бы ей не позволила, доктор! Но она никогда не пыталась этого сделать. Честное слово, никогда.
— Доктор, я не наращиваю мускулатуру для показа; я просто пытаюсь в совершенстве овладеть своим новым чудесным телом. Вот, смотрите.
Джоанна сбросила пеньюар и стала в шести дюймах от тренировочного мата… перенесла свой вес на левую ногу и, медленно наклонившись вперед, подняла вверх правую ногу так, что получился шпагат. Обхватив левую ногу руками, она прижалась щекой к голени.
Выдержав эту позу, она опустила обе руки на пол, медленно подняла левую ногу и, прогнувшись, сделала стойку на руках.
Затем левая нога плавно, как падающий лепесток, опустилась вниз, прогиб спины перешел в колесо, и она перетекла в алмазную позу, касаясь пола локтями и коленями. Выдержав эту позу, она медленно перешла в «лотос».
(— Ом мани падме хум.
— Ом мани падме хум. Вы бы следили за «калиткой», девочка. К чему нам ее всем показывать?)
Доктор Гарсиа захлопал в ладоши.
— Превосходно! Невероятно! Как и все, что касается вашего случая. Вини, вы так можете?
Джоанна плавно встала,
— Конечно, может! Вини, снимайте трико и покажите доктору.
Сестра залилась краской.
— Нет, я не могу! Не верьте ей, доктор. Я только учусь.
— Ерунда. Ей надо только научиться держать равновесие. Приходите недели через две, и она выдаст вам все это не хуже меня.
— Но если не Вини вас этому научила, то кто же?
(— Ой! Осторожнее, босс: он что-то учуял!)
— Сколько вам лет, доктор?
— Тридцать четыре.
— Я научилась этому за сорок лет до того, как вы родились. У меня не было времени поддерживать этот навык, а затем мое физическое состояние не позволяло мне этим заниматься. Но все это вернулось ко мне так быстро, что я должна признать, что даже ребенком я не была такой гибкой, как миссис Бранка.
(— Пусть-ка попробует это проверить.
— Никогда не врите так сложно, босс.
— Послушайте, детка, я врал не краснея еще тогда, когда ваша бабушка была в пеленках. Вернее, ваша прабабушка.)
— Что же… я запишу это в свой отчет… если умудрюсь сформулировать. Вот ваш пеньюар, Джоанна.
— Спасибо.
Она взяла пеньюар, но не надела его.
— Доктор, мистер Саломон позаботится о выплате вашего гонорара и погашении всех расходов. Но я хочу кое-что к этому добавить, чтобы показать, как высоко я вас ценю.
— Врач не должен брать больше, чем ему полагается… и, поверьте мне, мой гонорар весьма велик.
— И все-таки я сделаю это. — Она отбросила пеньюар. — Вини, отвернитесь, дорогая.
Она подошла к нему и прижалась, раскрыв губы для поцелуя.
На мгновение он растерялся, затем обнял ее и поцеловал. Джоанна глубоко вздохнула, ее губы открылись, и она еще плотнее прижалась к нему.
(— Эй, не потеряйте сознание!
— Не мешайте мне, Юнис. Я занята!)
Доктор оторвался от Джоанны, перевел дыхание и серьезно посмотрел на нее. Он наклонился, поднял пеньюар и помог ей одеться.
— Спасибо, доктор.
Она повернулась к нему и улыбнулась.
— Хм… Думаю, что могу без зазрения совести сообщить, что вы в отличном физическом состоянии.
— Мистер Саломон ждет.
— Пожалуйста, скажите ему, что я сейчас выйду.
Джоанна подождала, пока за ним закроется дверь. Затем она прижалась к Винифред и засмеялась:
— Вини, вы отворачивались? Надеюсь, вы ничего не видели?
— Я отворачивалась. Но я все-все видела в зеркале.
— Так вот что такое поцелуй! Дорогая, я уже почти не чувствую себя девственницей.
— Что, хорошо он целуется? Похоже, вам понравилось.
— Я не знаю. Я не могу судить. Дорогой, милый Джейк целует меня, вы видели это. Но он целует меня, словно дядюшка племянницу. Доктор — первый мужчина, который поцеловал меня по-настоящему. Я почувствовала себя такой маленькой и беззащитной, что чуть было не завалила его на мат. Вы никогда его не целовали?
— Его? Джоанна, дорогая, если бы я даже поцеловала его, а потом сказала бы об этом медсестрам, они бы мне не поверили. Доктор Гарсиа даже по попке никого никогда не похлопает, только рычит.
