старых.
– Но, Феликс, она совсем не такая. По-моему, она просто душка.
– Ведет она себя отнюдь не так.
– Но ничего дурного при этом не думает. Полагаю, она просто всегда спешит.
– С чего бы это?
– Не станешь ли и ты таким – в ее возрасте?
Взглянуть с такой точки зрения ему как-то не приходило в голову.
– Может, ты и права. Песочные часы и все такое прочее. О чем вы тут секретничали вдвоем?
– Обо всякой всячине. Когда я жду ребенка, как мы его назовем, какие у нас на него планы – и вообще…
– Могу поспорить, говорила в основном она!
– Нет, я. Время от времени она вставляла вопрос.
– Знаешь, Филлис, – серьезно проговорил Гамильтон, – что мне меньше всего нравится, так это трепетный интерес, который посторонние проявляют ко всему касающемуся тебя, меня и его. Уединения у нас не больше, чем у гуппи в аквариуме.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но с ней я ничего подобного не чувствовала. У нас был чисто женский разговор – и очень милый.
– Хм-м-м!…
– Во всяком случае, она почти не говорила о Теобальде. Я сказала, что мы собираемся подарить Теобальду сестренку. Это ее очень заинтересовало. Она хотела знать когда. И какие у нас планы в отношении девочки. И как мы собираемся ее назвать. Я об этом еще не думала. А ты, Феликс? Как по- твоему, какое имя ей больше подойдет?
– Бог его знает. По-моему, заранее подбирать имя – значит проявлять излишнюю поспешность. Надеюсь, ты сказала ей, что это будет еще очень, очень нескоро?
– Сказала, хоть она и выглядела несколько разочарованной. Однако после появления на свет Теобальда я некоторое время хочу побыть собой. А как тебе нравится имя Жюстина?
– Вроде ничего, – отозвался Гамильтон. – А что?
– Она его предложила.
– Она? А чей это, по ее мнению, будет ребенок?
Глава 14
«…и чесать, где чешется»
– Ну-ну, Феликс, спокойнее…
– Черт возьми, Клод, – она там уже так долго!
– Не так уж долго. Первый ребенок очень часто не спешит появляться на свет.
– Но, Клод, вы, биологи, должны бы придумать что-нибудь получше. Женщины не должны через это проходить!
– Что, например?
– Почем я знаю? Может быть, эктогенез…
– Мы могли бы практиковать эктогенев, – невозмутимо заметил Мордан. – Опыт есть, так что достаточно захотеть. Но это было бы ошибкой.
– Почему?
– По своей природе это противно выживанию. Раса окажется поставленной в зависимость от технически сложной помощи. А может наступить такое время, когда эта помощь окажется недоступной. Выживают те, кто выживает как в легкие, так и в трудные времена Общество, практикующее эктогенез, не сможет бороться с жестокими, подлинно примитивными условиями. Хотя эктогенез и не нов – им пользуются уже миллионы лет.
– Нет, я полагаю, это… А? Как давно, вы говорите?
– Миллионы лет. Что такое откладывание яиц, как не эктогенез? Он неэффективен, потому что подвергает зиготы слишком большому риску. Дронт и большая гагарка могли бы существовать и сегодня, если бы при размножении не пользовались эктогенезом. Нет, Феликс, у нас, млекопитающих, способ надежнее.
– Хорошо вам рассуждать, – мрачно отозвался Гамильтон, – Речь ведь идет не о вашей жене.
Не обратив внимания на этот выпад, Мордан продолжал
– То же самое справедливо и по отношению к любой облегчающей нашу жизнь технике. Вы когда- нибудь слышали о детях, выкормленных из соски, Феликс? Впрочем, нет, не могли – это устаревший термин. Однако это – одна из причин почти полного вымирания варваров после Второй генетической войны. Конечно, погибли не все – как бы ни была яростна война, уцелевшие всегда есть. Но в большинстве своем они были детьми, прикованными к соске – и численность следующего поколения упала едва ли не до нуля. Не хватило сосок, и слишком мало было коров. А матери выкармливать детей уже не могли.
Гамильтон раздраженно махнул рукой: безмятежное философствование Мордана – или то, что принимал за него Феликс – казалось ему кощунственным.
– Хватит об этом. К черту! Лучше дайте закурить.
– Сигарета у вас в руке, – заметил Мордан.
– Да. Верно… – Гамильтон бессознательно тут же погасил ее и достал из портсигара другую. Мордан улыбнулся, но промолчал. – Который час?
– Пятнадцать сорок.
– Всего? Мне кажется, больше.
– Может быть, вы нервничали бы меньше, находясь там?
– Филлис мне не позволит. Вы же знаете ее, Клод, – а как она решила, так и будет. – Гамильтон невесело усмехнулся.
– Ничего, вы оба – достаточно гибкие люди, всегда готовые пойти навстречу.
– О, мы прекрасно ладим друг с другом. Она предоставляет мне возможность делать все, что заблагорассудится, а впоследствии я обнаруживаю, что сделал как раз то, чего хотела она.
На этот раз Мордану без труда удалось подавить улыбку – он и сам уже начал удивляться задержке. Он говорил себе, что испытывает лишь абстрактный, беспристрастный, научный интерес, однако повторять это приходилось довольно часто.
Дверь открылась, и на пороге появилась сиделка.
– Теперь можете войти! – радостно объявила она. Мордан, стоявший ближе к двери, вознамерился было войти первым, однако Феликс, протянул руку и ухватил его за плечо.
– Эй! Что тут происходит? Кто здесь отец? – он отодвинул Арбитра в сторону.
– Подождите своей очереди!
Филлис выглядела осунувшейся и бледной.
– Хелло, Феликс!
– Привет, Фил! – Гамильтон склонился над ней. – С тобой все в порядке?
– Конечно, в порядке – ведь для этого я и есть, – она подняла на Феликса глаза. – И убери с лица эту глупую ухмылку. В конце концов, не ты же изобрел отцовство!
– Ты уверена, что с тобой все хорошо?
– Я прекрасно себя чувствую. Только выгляжу, должно быть, ужасно.
– Ты настоящая красавица.
Голос у него над ухом произнес:
– Вы не хотите взглянуть на своего сына?
– А? О, конечно!
Гамильтон обернулся. Мордан выпрямился и отступил в сторону. Сиделка подняла ребенка, как бы предлагая Феликсу взять его на руки, но тот лишь робко разглядывал сына. «Вроде бы рук и ног сколько полагается, – подумал он, – но этот ярко-оранжевый цвет – не знаю, не знаю… Может быть, это нормально?»
– Тебе не нравится? – резко спросила Филлис.
– А? Что ты, что ты – прекрасный ребенок! Очень похож на тебя.
– Младенцы, – заметила Филлис, – ни на кого не похожи, только на других младенцев.
