Пинеро сел за стол и оглядел роскошный обед. Он заказал его с особой тщательностью и вернулся домой пораньше, чтобы сполна им насладиться.
Некоторое время спустя он проглотил глоток «фиори д'Альпини»: густой душистый ликер наполнил его рот теплотой, и ему вспомнились маленькие горные цветы, давшие название этому напитку. Он вздохнул. Обед был отличный, изысканный и стоил того, чтобы запить его таким редким ликером.
В прихожей послышался какой-то шум. Его пожилая служанка что-то настойчиво говорила. Ее перебил хриплый бас. Шум приближался, дверь столовой распахнулась. — Mia Маdоnа! Non si puo entrare!.[1] Хозяин кушает.
— Ничего, Анжела. У меня есть время поговорить с этими джентльменами. А вы идите.
Пинеро повернулся к стоящему впереди угрюмому детине.
— У вас ко мне дело, так?
— А вы что думали? Приличные люди не хотят больше терпеть ваши чертовы враки.
— Итак?
Детина не ответил. Из-за его спины появился щуплый щеголеватый субъект и встал перед Пинеро.
— Ну, что же, начнем. — Председатель комиссии вставил ключ в замок и открыл сейф. — Уэнзел, вы не поможете мне отобрать сегодняшние конверты?
Его тронули за плечо.
— Доктор Бэрд, вас просят к телефону.
— Хорошо, принесите телефонный аппарат сюда. Он взял трубку.
— Слушаю… Да, я… Что?.. Нет, мы ничего не слышали. Вы говорите, аппарат Пинеро уничтожен?.. Мертв!? Каким образом?.. Нет! Ничего по этому поводу я сказать не могу. Абсолютно ничего… Позвоните мне позже.
Он бросил трубку на рычаг и оттолкнул телефон.
— Что случилось?
— А теперь кто умер?
Бэрд поднял руку, требуя тишины.
— Успокойтесь, пожалуйста. Несколько минут назад Пинеро был убит у себя дома.
— Убит!
— Это еще не все. Примерно тогда же в его приемную ворвались хулиганы и разбили его аппарат вдребезги.
Некоторое время все молчали. Члены комиссии тревожно переглядывались. Никому не хотелось заговорить первым. Наконец кто-то пробормотал:
— Достаньте его.
— Что-что?
— Конверт Пинеро. Он там, я его видел. Бэрд нашел конверт, медленно вскрыл его, развернул листок и прочел.
— Ну, да говорите же!
— Тринадцать часов тринадцать минут… сегодня.
Никто ничего не сказал.
Член комиссии, сидевший за столом напротив Бэрда, вдруг потянулся к сейфу, разряжая напряжение. Бэрд остановил его.
— Что вы хотите?
— Мой прогноз. Он там… Мы все там.
— Да-да.
— Мы все там.
— Раздайте их.
Бэрд положил обе ладони на сейф и молча посмотрел в глаза человека напротив. Он облизнул губы, уголок его рта задергался, по рукам пробежала дрожь. Но он молчал. Человек напротив опустился в свое кресло.
— Конечно, вы правы, — сказал он.
— Дайте-ка мне мусорную корзинку. — Бэрд говорил тихо, напряженно, но твердо.
Он взял жестяную корзинку, мусор высыпал на ковер, а корзинку поставил перед собой на столе. Потом разорвал с пол десяток конвертов, поджег их спичкой и бросил в корзину. Он рвал конверт за конвертом и бросал обрывки в огонь. От дыма он закашлялся, из глаз у него побежали слезы. Кто-то встал и открыл окно. Когда Бэрд кончил, он оттолкнул корзинку, посмотрел на стол и сказал:
— Боюсь, я испортил этот стол.
ДОРОГИ ДОЛЖНЫ КАТИТЬСЯ
— Кто заставляет дороги кататься?
Оратор застыл на трибуне, ожидая ответа. Послышались редкие выкрики, рассекающие глухой, настороженный гул собравшихся в зале людей:
— Мы!
— Мы!
— Мы, кто же еще!
— А кто там, в «преисподней», делает всю грязную работу, чтобы добропорядочные чистюли могли спокойно разъезжать наверху?
На этот раз люди откликнулись дружным ревом:
— Мы-ы!..
Не теряя времени зря, оратор подпускал пару. Слова уже не падали одно за другим, а неслись с металлическим скрежетом — бойко, без остановок, словно полотно транспортера. Говоривший навис над толпой, стараясь задержаться взглядом на каждом и одновременно обращаясь ко всем:
— На чем держатся бизнес? На дорогах! Что подвозит людям жратву? Дороги! Как они едут на работу? Нас везут дороги! А как добираются домой к своим женам? Опять же — по дорогам!
Он выждал эффекта ради и, понизив голос, продолжил:
— Где они все окажутся, если вы, парни, перестанете двигать дороги? В заднице, вот где, и они это прекрасно знают! Знают, но что это в них меняет? Да ничего! Неужели мы просим у них слишком много? Или наши просьбы необоснованны? «Право увольняться по собственному желанию». У каждого работника в любом другом месте оно есть. «Равная зарплата с инженерами». А почему бы и нет? Кто здесь настоящие профессионалы — мы или они? Неужели обязательно надо отбарабанить свое в курсантах, нарядившись в их дурацкие шапочки, чтобы выучиться протирать подшипники или опускать барабаны? Кто по-настоящему отрабатывает свой хлеб — джентльмен в конторе или парень в «преисподней»? Какие еще у нас требования? «Право самим выбирать инженеров». Да, мы хотим этого! Кто сумеет лучше подобрать инженеров техники или тупая экзаменационная комиссия, которая даже носа в «преисподнюю» не совала и не может отличить подшипника от катушки электромагнита?
Он, словно прирожденный актер, сменил темп и еще больше понизил голос.
— Я говорю вам, братья, пора кончать с бессмысленными петициями в Транспортную комиссию и начинать бороться по-настоящему. Пусть слабаки болтают о демократии — в наших руках сила, и мы как раз те самые люди, с которыми им придется считаться!
Пока он так разглагольствовал, в конце зала поднялся человек.
— Брат Председатель, — он дождался очередной паузы и произнес, растягивая слова: — Можно мне пару слов?
— Конечно, брат Харви. Говори.
— Я вот что хочу спросить: для чего вы затеяли весь этот балаган? У нас самая большая почасовая
