Переменная звезда

– Ты всего-навсего не понял, что тебя должен кто-то поймать, а это было настолько неизбежно, что я тут поджидал специально для того, чтобы это сделать. В шаттлах всегда повышенное давление: в эту дверь все влетают на полной скорости. Так что возьми извинения обратно.

Я покачал головой еще медленнее, дабы подчеркнуть то, что хотел сказать.

– Вы не понимаете. Я родился в невесомости. Уж мог бы войти более ловко.

Мужчина кивнул – еще более замедленно, чем я, покачал головой и… подмигнул мне. Или у него был тик?

– Ага, – сказал он. – В таком случае, ты действительно болван. И растяпа к тому же. Но с этим ничего не поделаешь, так что все равно не стоит извиняться. Пойдем со мной, пожалуйста…

Я успел только рот раскрыть, а он уже развернулся, ухватился за скобу на стенке, оттолкнулся и поплыл по коридору со скоростью, подходящей для болванов и растяп.

К собственному изумлению, я чуть было окончательно не утратил свое достоинство, собираясь крикнуть: 'Погодите!', совсем как какая-нибудь позорная сухопутная крыса. Кричать 'погодите' тому, кто только что отлетел от тебя при нулевом G, это примерно то же самое, как если бы вы крикнули это слово человеку, только что шагнувшему с крыши. Нет, в таких ситуациях это совершенно нелепо. Почти вовремя я успел вместо 'погодите' выговорить:

– А как быть с багажом?

– Ты его больше никогда не увидишь, – отозвался мужчина, не оборачиваясь. Я его еле расслышал. Он уплывал от меня все дальше.

К полному изумлению, я понял, что он оставил меня в неподвижном положении. По идее, такое в невесомости невозможно, и, наверное, технически, у меня таки имелось какое-то направление движения, но тем не менее я видел, что расстояние в полметра между мной и стенкой коридора упорно не желает сокращаться. А у меня не было ни реактивного ранца за спиной, ни даже крыльев.

Оказывается, по воздуху можно плыть, если он достаточно плотный. Но плыть ты станешь очень плохо, и при этом непременно будешь выглядеть как олух и растяпа. К тому времени, как я сумел ухватиться одной рукой за скобу, мужчина удалился настолько, что я с трудом удержался от искушения рвануть за ним пулей, а это – классическая ошибка новичков. Вместо этого я старательно набрал скорость лишь чуть выше той, с которой двигался он, и направился…

Мужчина выставил руку – словно бы просигналил поворот, ухватился за скобу… резко повернул в ту сторону, куда летел я, и исчез.

Когда больше ничего нельзя поделать, дышите глубже. Это вам никак не повредит, а помочь может.

Задолго до того, как я поравнялся с угловой скобой, которая оказалась больше других, поскольку она предназначалась для поворота, я успел отдышаться настолько, что даже вспомнил кое о чем, о чем можно было бы рассказать ниже, озаглавив эти два-три абзаца: 'Все не так уж плохо'.

Если было возможно вообще плавать в воздухе, это означало, что давление воздуха в этой посудине значительно комфортнее, чем на низкобюджетных пассажирских кораблях и одном военном, на которых мне доводилось летать раньше. А это объясняло, почему здесь ароматы оказались сильнее, нежели я ожидал… следовательно, еда здесь должна оказаться на вкус та кой же, как на Земле. То есть в том случае, если она изначально будет вкусной.

Если вы никогда не испытывали иных условий атмосферного давления, кроме обычных для Земли, придется, пожалуй, кое-что разобъяснить. Большинство землян, похоже, не осознают, что то, что они считают вкусовыми ощущениями, больше чем наполовину составлено обонянием. Эта странность становится ясной впервые, когда вы начнете есть свое любимое блюдо при пониженном атмосферном давлении. Давление на военных кораблях Федерации едва-едва дотягивает до того, чтобы можно было насладиться хорошим кофе. На борту лайнера эконом-класса почти вся еда и напитки на вкус напоминают теплый картон различной степени мягкости и воду, едва чем-то припахивающую. Короче, там вы можете легко жевать хоть гаванские сигары сорта 'Ред Савина', которые стоят полмиллиона сковилльских денежных единиц. При полете в эконом-классе на роскошном пассажирском лайнере, как я слышал, вы можете порадоваться теплому картону с приправами и водичке, имеющей хоть слабый оттенок вкуса. Я перенес и то и другое, и это было не так уж ужасно, потому что продолжительность прыжка от Внешних планет к Внутренним в Солнечной системе составляет несколько недель. Двадцать лет – совсем другое дело. Приятно было осознавать, что я не проведу свои первые недели на Новой Бразилии, плача от радости, заново открыв для себя вкус чеснока – да и любой специи, если на то пошло, более тонкой, нежели шотландский острый перец (максимальная стоимость – треть миллиона сковилльских денежек).

Совсем неплохо, честное слово, – решил я для себя, двигаясь дальше по коридору. Настроение у меня было паршивое, и я нуждался в утешении. А мой отец однажды сказал мне: 'Ничто так не утешает человека, как своевременное удовлетворение аппетита'. Добрая половина моих аппетитов мне теперь не была нужна: с женщинами я завязал – прочно и навсегда. Еда, музыка, хорошие книжки – уж лучше бы их, черт побери, хватило для того, чтобы скоротать время, потому что скоротать предстояло где-то сто семьдесят пять тысяч часов.

Ну, вот и еще один пункт, который можно занести в гроссбух под названием 'Не все так плохо': более плотный воздух – значит, лучше звук. И он лучше переносится! Здесь хорошо будет звучать музыка. То есть она станет соответствовать качеству музыкантов.

Приближалась угловая скоба – теперь она была слева, поскольку по пути к ней я кувыркнулся. Я вложил в поворот все внимание, все усилия, у меня получилось совсем недурно… и я тут же снова налетел на голого мужчину – на этот раз сзади и сверху. Если вы не догадались, где при этом оказался мой нос, очень хорошо. Даже не гадайте.

Он, конечно же, остановился и решил меня подождать. И между прочим, остановку он сделал с большим запасом, чтобы я смог вовремя затормозить – а я бы успел затормозить, если бы обогнул угол при более благоразумной скорости и посмотрел, куда несусь.

– Простите, – выговорил я. Звук получился не много приглушенным, гнусавым. Мне ответило едва заметное эхо.

– Прощаю, – сказал мужчина и снова умчался вперед. На этот раз воздух сам потянул меня следом за ним.

К счастью, я находился около стены. Я поморгал, наморщил нос и устремился за голым незнакомцем. Мне снова удалось уравнять скорость, и теперь мы плыли по воздуху на таком расстоянии, что можно было поговорить.

– Меня зовут Джоэль Джонстон! – крикнул я.

Мужчина обернулся, не изменив при этом траектории полета.

– Удивительно это слышать, – негромко произнес он.

– Что?

– Удивительно это слышать, – повторил он децибела на полтора громче.

А мне было удивительно слышать это.

– Я хотел спросить: почему?

– Первый помощник велел мне встретить Джоэля Джонстона у кормовой шлюзовой камеры.

– Вы и встретили Джоэля Джонстона.

– Причем у кормовой шлюзовой камеры, – подтвердил мужчина. – Вот поэтому мне и удивительно.

Надо было еще раз спросить – почему? Его бесстрастная физиономия не давала никаких подсказок.

– А чего вы ожидали?

– Это же 'Шеффилд', – сказал мужчина. – Естественно, я ожидал, что на самом деле встречу Джоан Джонстон у бортовой шлюзовой камеры. К шлюзовой я для начала отправился только для того, чтобы не смутить тебя тем, что прибыл вовремя. В итоге мы оба смутились, поэтому симметрия восстановлена.

На этот раз я не сомневался в том, что глаза у него сверкнули. Но, может быть, все дело в отслоении сетчатки. Или в безумии.

– Рад познакомиться, Джоэль. Меня зовут Джордж Р. Марсден.