Подумав, Пол решил не навязываться Шарлотте, так как она, по всей видимости, объявила перемирие. Он обратил внимание, что куда-то стали исчезать игрушечные мыши. Он выкладывал их по одной из ящика своего стола, но теперь они исчезали быстрее, чем раньше, словно Шарлотта собирала их где-то в укромном уголке с одной ей известной целью.
Пол начал выдумывать новые прозвища для нее: Киска-Фантом, Кошка-Которой-Нет. Он пользовался ими в тех редких случаях, когда ему удавалось вновь увидеть Шарлотту, обычно во время кормления. Все остальное время она пряталась, и Пол принял это как молчаливое условие их перемирия: он не должен искать ее укрытие. Кошка появлялась снова, когда слышала на ступеньках лестницы знакомые шаги Элизабет. Тогда она пулей летела по коридору, хвост трубой, и останавливалась на верхней ступеньке с громким призывным мяуканьем в ожидании хозяйки и ее ласк.
– Бу-бу скучала по мне? – сюсюкала Элизабет, поднимая Шарлотту на руки.
Теперь, к великому удивлению Пола, кошка не проявляла ни малейшего желания вырваться из объятий Элизабет.
– Скучала, скучала, – отвечал Пол, обнимая жену, которая прижимала к себе кошку. – Мы оба скучали.
И в его словах искренности было значительно больше, чем неизбежного лицемерия. Он ожидал ее приезда с тем же нетерпением, что и Шарлотта. Будь у него хвост, он тоже держал бы его трубой.
Тем не менее Полу удалось выдержать необходимую паузу. Элизабет сама завела разговор, сообщив, что вопрос о получении ею места считается уже практически решенным, и с такой перспективой смирились все сотрудники кафедры. Сейчас наступил этап неформального обсуждения – где будет находиться ее кабинет, какова зарплата и т.п. И ни слова о его деле! Элизабет не была наделена большими драматическими способностями, но в данном случае, Пол был уверен, она пытается играть, нагнетая обстановку молчанием о самом главном. У нее все-таки талант увиливать в самые неподходящие мгновения в важных вопросах.
Наконец после обеда, когда Пол уже решил плюнуть на чувство собственного достоинства и напрямую спросить о разговоре с Уолтером, Элизабет вдруг призналась, что имела с ним беседу.
– И что? – спросил Пол.
– Ему бы хотелось увидеть пару каких-нибудь глав из твоей книги.
Она опустилась на диван, поджав под себя ноги. Пол стоял на пороге. Внезапно откуда ни возьмись появилась Шарлотта и вспрыгнула на колени к Элизабет. Та начала гладить кошку, старательно избегая прямого вопрошающего взгляда Пола. Тот факт, что его книга оказалась в профессиональном чистилище, тогда как ее творение было вознесено на вершины рая, практически никогда не упоминался в их разговорах. С тех самых пор, как его книгу отвергло британское издательство, Пол не мог видеть свою рукопись больше, чем час-два подряд и не более одного раза в неделю. Переделки и коррективы, которые, по его собственным словам, он в настоящее время вносил, оказывались всякий раз жалкими и безнадежными фальстартами. В настоящий момент она представляла собой набор разрозненных черновиков. От одной мысли, что теперь ему придется восстанавливать книгу в некое связное и удобочитаемое единство, Полу сделалось дурно. Он не мог ни войти в комнату, ни уйти из нее. Элизабет сидела, опустив голову, глядя на Шарлотту, а кошка смотрела на Пола пристальным, непроницаемым взглядом, послушно выгибаясь под ласковыми прикосновениями хозяйки.
– И что ты ему сказала? – наконец выдавил из себя Пол.
– Что работа над ней еще не закончена, хотя основные ее положения тщательно продуманы и интересны.
И все же Элизабет не решалась поднять на мужа глаза и продолжала почесывать Шарлотту за ушками. Пол стоял, дрожа, в противоположном конце комнаты, ухватившись за косяк двери побелевшими пальцами, и пытался что-то выговорить. Где-то в глубине его потрясенного сознания маячила жуткая мыслишка: а не с похожих ли симптомов начинается инсульт? Но тут перед его мысленным взором всплыл другой образ: он сжимает голову жены с такой силой, что ее череп трескается и ломается, и тут же Пола оглушил звенящий, бесконечно повторяющийся ритмичный звук, похожий на звук колокола, окрашенный в тембр голоса Элизабет. Колокол этот снова и снова отбивал одну и ту же фразу: «...тщательно продуманы... тщательно продуманы...»
Единственное, что прорывалось в его сознание сквозь нараставшую безумную ярость, был пристальный гипнотический взгляд Шарлотты, наблюдающей за ним с дивана, и ее громогласное мурлыканье, которое не смог заглушить даже звук его внутреннего колокола.
– Послушай, милый. Я должна была сказать Уолтеру правду.
Пол не заметил, как Элизабет оказалась рядом с ним. Она стояла на пороге, прижимая к груди Шарлотту. Когда она успела встать с дивана и пересечь всю комнату?
– У твоей книги ведь были реальные проблемы, – продолжала Элизабет, – и нет никакого смысла вводить Уолтера в заблуждение, как ты понимаешь. Тебе ведь известно мое мнение?
– Нет, не известно, – вырвалось у Пола помимо его воли.
– Мне представляется, что тебе нужен хороший подзатыльник, чтобы ты снова вернулся к работе над рукописью. И вот, кажется, для этого настал благоприятный момент.
Она поцеловала его в щеку и проскользнула в дверь. Когда Элизабет проходила мимо него, Шарлотта как будто случайно ударила Пола хвостом по лицу.
Остаток вечера и большую часть уик-энда они провели в разных концах квартиры. Элизабет намеренно старалась оставить Пола одного, чтобы таким образом поощрить к работе над книгой, однако преуспела только в том, что еще больше разозлила. Она даже не предоставила ему возможность уединиться самому и тем самым сохранить хотя бы какую-то жалкую толику мужского достоинства. Тем не менее, когда Элизабет тем вечером отправилась спать, Пол послушно остался сидеть в своей стенной нише при выключенном свете, один на один с мистическим голубоватым мерцанием компьютерного монитора.
Большую часть времени он тупо смотрел на экран и не открыл ни одного файла из диссертационных. Целый час сидел, уставившись на экранную заставку и придумывая новые метафоры для характеристики последних событий в своей жизни: «мишень теперь значительно дальше», «беговая дорожка удлинилась», «морковка поднялась немного выше». И даже придумал целый образ: он сидит на корточках в середине круга, а Уолтер и Элизабет перебрасываются над его головой местом в Чикагском университете, как в жестокой детской игре «Обезьянка в центре».
