по высохшим холмам Санта-Фе, чему-то улыбающимся своей некрасивой улыбкой, лениво берущим фотоаппарат и щелкающим очередной кадр. Он представил Бруно с тысячей легких долларов в кармане сидящим в баре и дожидающимся своей матери. Что ему сказать Бруно? Он закрыл авторучку и бросил ее на стол.
— Мама! — крикнул он и спустился вниз. — Ты как насчет кино сегодня?
Мать сказала, что на этой неделе уже была дважды.
— Ты же ведь не любишь кино, — заметила она.
— Мама, сегодня я действительно хочу пойти в кино! — решительно заявил он, улыбнувшись ей.
Восьмая глава
Этим вечером телефон зазвонил около одиннадцати. Подошла мать, а затем пришла в гостиную, где он сидел с дядей и его женой и двумя своими двоюродными братьями Ритчи и Таем, и сообщила:
— Междугородный.
Гай кивнул. Это, должно быть, Бриллхарт, он, конечно, потребует объяснений. Гай уже ответил сегодня на его письмо.
— Привет, Гай, — услышал он голос. — Это Чарли.
— Какой Чарли?
— Чарли Бруно.
— О-о… Как вы там? Спасибо за книгу.
— Я еще не выслал ее, но пошлю. — Бруно говорил пьяным веселым голосом, который Гай помнил по поезду. — Так едем в Санта-Фе?
— Боюсь, что не смогу.
— А как там Палм-Бич? Я могу приехать к вам туда через пару недель? Мне интересно посмотреть, как это будет выглядеть.
— Извините, но уже проехали.
— Проехали? Почему?
— Сложности всякие. Я передумал.
— Из-за жены?
— М-м… нет. — В Гае начало подниматься раздражение.
— Она хочет, чтобы вы были с ней?
— Да, вроде того.
— И ваша Мириам хочет приехать в Палм-Бич? — Гай удивился, что Бруно помнит ее имя. — А развод не получили?
— В стадии, — коротко бросил Гай.
— Да-да, я плачу за этот звонок! — крикнул Бруно кому-то с неудовольствием. — Идиоты! Да, слушайте, Гай, вы оставили эту работу из-за нее?
— Не совсем. Неважно, дело сделано.
— Вы должны ждать развода, пока не родится ребенок?
Гай промолчал.
— А тот другой собирается жениться на ней или нет?
— Да-а, он…
— Да-а? — насмешливо переспросил Бруно.
— Я не могу так долго разговаривать, у нас гости сегодня. Желаю тебе хорошего путешествия, Чарли.
— Когда мы сможем поговорить? Завтра?
— Завтра меня здесь не будет.
— А-а, — произнес Бруно расстроенно, и Гай понадеялся, что тот искренне расстроен. Затем снова раздался голос Бруно, на этот раз торжественно-вкрадчивый: — Послушайте, Гай, если вы хотите, чтобы кое-что было сделано, знайте, вам нужно только дать сигнал. — Гай нахмурился. Вопрос прозвучал, и у Гая был сразу готов на него ответ. Он помнил идею Бруно насчет убийства. — Так чего бы вы хотели, Гай?
— Ничего. Я вполне всем удовлетворен, понятно?
«Пьяная бравада, — подумал Гай. — Что на нее всерьез реагировать?»
— Гай, я вполне серьезно, — сказал Бруно еще более пьяным, чем ранее, поплывшим голосом.
— Пока, Чарли, — сказал Гай и стал дожидаться, пока Бруно повесит трубку.
— Я не получил ответа, — настаивал Бруно.
— Мне не кажется, что это ваше дело.
— Гай! — взмолился Бруно чуть ли не со слезами.
Гай стал говорить, но в трубке щелкнуло и замолчало. Гай хотел попросить оператора восстановить связь, но потом опять подумал про пьяную браваду Бруно и маету от скуки. Ему было неприятно, что Бруно узнал его адрес. Гай провел рукой по волосам и вернулся в гостиную.
Девятая глава
Всё, что он сказал ей только что про Мириам, подумал Гай, не имеет никакого значения по сравнению с тем фактом, что они с Энн идут вместе по усыпанной гравием дорожке. Он держал ее за руку и смотрел по сторонам, где всё ему было незнакомо — широкий ровный проспект с гигантскими деревьями по сторонам, как на Елисейских Полях, статуи военных на пьедесталах, большие здания. Это Пасео-де-ла-Реформа. Энн шла с ним, опустив голову и стараясь попасть в его медленный шаг. Их плечи касались, он поглядывал на нее и ждал, что она заговорит, скажет, что он прав в своих решениях, но по ее губам было видно, что она пока думает. Ее бледно-русые волосы с серебряной заколкой на затылке лениво шевелились на ветру. Он видел ее второе лето такой, когда солнце только начало накладывать загар на ее лицо, поэтому кожа сейчас по пигментации была близка к цвету ее волос. Скоро ее лицо станет темнее волос, но Гаю она больше нравилась такая, как теперь, словно изделие из белого золота.
Энн повернула к нему голову с самодовольной улыбкой: она видела, что он неотрывно смотрит на нее.
— Представляю, чего тебе стоило пойти на это, Гай.
— Что об этом говорить…
Ее улыбка замерла, к ней примешались растерянность, даже беспокойство.
— Надо же, отказаться от такого большого дела, — произнесла Энн.
Гай почувствовал легкое раздражение. В конце концов, что сделано то сделано.
— Я просто ненавижу ее, — спокойно сказал он.
— Ненависть — плохое чувство.
Гай нервно вскинул руки.
— Я ненавижу ее за то, что вынужден был рассказывать тебе обо всем этом, вместо того чтобы просто гулять с тобой.
— Гай, что ты говоришь!
— Она вобрала в себя всё, что достойно ненависти, — продолжал он, глядя прямо перед собой. — Иногда мне кажется, что я ненавижу всё в мире. Ни приличий, ни совести! Вот таких люди имеют в виду, когда говорят, что Америка никогда не повзрослеет, что Америка поощряет низкие нравы. Она из того типа людей, которые ходят на пошлые фильмы, подражают им, читают амурные журнальчики, живут в бунгало, погоняют мужей, чтобы те зарабатывали побольше денег и чтобы покупать и покупать в рассрочку, рушат семьи соседей…
— Хватит, Гай! Ты рассуждаешь сейчас по-ребячески! — сказала Энн и слегка отшатнулась от него.