Прибыли виски, и Бруно добавил в стаканы из своих запасов. Садитесь. Снимайте пиджак.
Но никто не сел, никто не снял пиджак. Наступила странная тишина, в течение которой никто не сказал ни слова. Гай сделал глоток из своего стакана — казалось, там было совсем неразбавленное виски, и взглянул на заставленный пол. У Бруно были странные ноги, показалось Гаю. А может, себе дело было в ботинках — маленьких, светло-коричневых, удлиненных, как его подбородок. Несколько старомодные. А Бруно был не так худ, как поначалу показалось Гаю, и его длинные ноги были достаточно массивными, и тело вполне налитое.
— Надеюсь, вы не рассердились, что я потревожил вас тем, что пришел в ресторан, — осторожно произнес Бруно.
— Нет, что вы.
— Знаете, мне стало так одиноко.
Гай заговорил насчет того, что, мол, действительно скучно ехать одному в купе, потом чуть не наступил на что-то: это оказалось ремнем фотокамеры «Роллейфлекс». На кожаном чехле сбоку Гай заметил свежую белую царапину и почувствовал при этом стыдливый взгляд Бруно. Гай, конечно, становился тут в тягость. И зачем он пришел сюда? Он даже почувствовал угрызения совести, и ему захотелось вернуться в вагон-ресторан. Но тут пришел официант с накрытым подносом и быстро соорудил стол. По купе разлился приятный запах мяса, приготовленного на углях. Бруно так упрашивал Гая, чтобы тот разрешил ему оплатить счет, что Гай сдался. Бруно принесли бифштекс под грибами, а Гаю гамбургер.
— Что строите в Меткалфе?
— Ничего, — ответил Гай. — У меня там мать живет.
— О-о. Едете навестить? Значит, вы оттуда? — с интересом расспрашивал Бруно.
— Да, родился там.
— Вы не очень-то похожи на техасца. — Бруно залил бифштекс и картошку кетчупом, потом достал веточку петрушки и, держа ее в руке, спросил: Давно не были дома?
— Года два.
— И отец там живет?
— Отец умер.
— О… С матерью хорошо живете?
Гай ответил, что да. Вкус виски, хотя Гай и не любил его, на сей раз был ему приятен, потому что напомнил об Энн. Если она пила, то шотландское виски. Виски было, как Энн — золотистое, полное света, созданное по законам искусства.
— А где вы живете на Лонг-Айленде?
— Грейт-Нек.
Энн жила на Лонг-Айленде, но много дальше.
— Я зову свой дом псарней, — продолжал Бруно. — И вокруг все заросло «собачьим деревом»,[1] и у всех в доме, вплоть до шофера, есть что-то собачье. — Он внезапно рассмеялся с видимым удовольствием и снова склонился над едой.
Теперь Гай видел только макушку его узкой головы с негустыми волосами и выдающийся вперед прыщ. На прыщ Гай не обращал внимания до того момента, как Бруно заснул и запрокинул голову, но теперь он казался ему чудовищной и неприятной вещью.
— А почему так? — поинтересовался Гай.
— Да взять отца. Скотина. А вот с матерью у меня тоже всё о'кей. Через пару дней она тоже приедет в Санта-Фе.
— Это хорошо.
— Еще как, — произнес Бруно таким тоном, словно спорил с Гаем. — Нам хорошо с ней. Посидим, поболтаем. Играем в гольф. Даже на вечеринки ходим вместе. — Он засмеялся — полузастенчиво, полугордо и вдруг сделался робким и молодым. — Вам это кажется смешным, да?
— Нисколько, — ответил Гай.
— Мне хочется иметь собственные деньги. Знаете, в этом году у меня должны были бы быть свои доходы, но папаша не хочет позволить мне иметь их. Он кладет всё в свой карман. Вы не поверите, но у меня сейчас меньше денег, чем когда я ходил в школу, на всё оплаченное. Я вынужден всякий раз просить сотню долларов у матери. — Он улыбнулся.
— Нужно было позволить мне оплатить счет.
— Да нет! — протестующе сказал Бруно. — Я к тому, что мало хорошего, когда тебя грабит собственный отец. Причем это даже не его деньги, а деньги семьи моей матери. — Он остановился, ожидая реакции Гая.
— А что, ваша мать не имеет никаких прав?
— Он поставил собственное имя на бизнес, когда я был еще ребенком! хрипло воскликнул Бруно.
— А-а. — Гай подумал о том, сколько же людей встречал Бруно, оплачивал счета и рассказывал им эту же историю про своего отца. — А почему это он так?
Бруно недоуменно развел руками, а затем сунул их в карманы.
— Я же сказал, что он скотина. Он гребет под себя что только может. Теперь он говорит, что ничего мне не даст, потому что я не хочу трудиться. Но это ложь. Он считает, что мы с матерью слишком хорошо живем, и только и думает, как бы нас урезать.
Гай живо представил себе Бруно и его мать, моложавую женщину из лонг-айлендского общества, обильно использующую краски и тушь и иногда, как и ее сын, вырывающуюся в веселые компании.
— В каком колледже учились?
— В Гарварде. Выгнали со второго курса. За выпивки и азартные игры. Он пожал узкими плечами. — У вас не так, да? Хорошо, я шалопай, ну так что?
Он налил еще виски в оба стакана.
— Кто вам так сказал?
— Отец все время говорит. Ему надо было бы иметь такого тихого и милого сына, как вы, тогда всё было бы хорошо.
— А с чего вы решили, будто я тихий и милый?
— Я имею в виду, что вы серьезный, у вас профессия. Да еще и архитектура. А вот я — мне не нравится работать. Мне и не надо работать, понимаете? Я не писатель, не художник, не музыкант. Какой смысл человеку работать, если в этом нет необходимости? Я наживу себе язвы иным путем. Пусть отец их наживает. Хм, он всё надеется, что я присоединюсь к нему в его бизнесе. Я говорю ему, что его бизнес, любой бизнес — это узаконенное перерезание глоток. Как брак — узаконенный блуд. Я прав?
Гай криво усмехнулся, взглянув на Бруно, посолил жареную картошку на вилке. Ел он медленно, получая удовольствие от еды. От общения с Бруно он не получал особого удовольствия — как от действа, разворачивающегося на сцене, расположенной очень далеко. Мысли его сейчас занимала Энн. Его мечты об Энн, к которым он то и дело возвращался, казались ему более реальными, чем истинный мир, временами вторгавшийся в его мечтания отдельными фрагментами — царапиной на футляре фотоаппарата, длинной сигаретой Бруно, погашенной в куске сливочного масла, разбитым стеклом на фотографии отца Бруно, которую тот выкинул из комнаты — это из рассказа Бруно. Гаю подумалось, что он мог бы увидеть Энн в Мексике — в промежутке между встречей с Мириам и поездкой во Флориду. А если он быстро разберется с Мириам, то сможет слетать в Мексику и потом полететь в Палм-Бич. Такой вариант раньше не приходил ему в голову, потому что он не мог себе позволить его. Но если выгорит дело с контрактом в Палм-Биче, то такой вариант можно будет себе позволить.
— Нет, вы можете себе представить что-то более оскорбительное? Запереть гараж, где стоит мой автомобиль? — воскликнул Бруно надтреснутым голосом, замершим на высокой ноте.
— Как это? — не понял Гай.
— А так, что он знал, что машина потребуется мне вечером! В конце концов меня забрали друзья и он ничего этим не добился.
Гай не знал, что сказать.
— А ключи всегда у него?
— Да он забрал их у меня! Из моей комнаты! Вот почему он и испугался меня. Он в ту ночь исчез из дома — настолько испугался. — Бруно повернулся в кресле, тяжело дыша и кусая ноготь. Несколько прядей
