— А меня Говард Ингхэм. Приятно познакомиться. Увидимся в семь тридцать. — Он помахал рукой на прощание и направился к бунгало.
Ингхэм не стал разглядывать приближавшегося мужчину, который вместе с официантом находился на приличном расстоянии от него, поэтому так и не увидел, тридцать тому или шестьдесят.
В тот день Ингхэму легко работалось. Утром он уже написал четыре страницы. После обеда сделал еще пять или шесть.
В начале шестого зашел НОЖ и пригласил Ингхэма к себе в бунгало выпить.
— Спасибо, но сегодня я не могу, — отказался Ингхэм. — У меня свидание с юной леди в «Фурати». Как насчет завтра?
— О, с юной леди! Хорошо! Просто замечательно! — НОЖ снова стал похож на сияющего счастьем бурундука. — Желаю приятно провести время. Ладно, подождем до завтра. Шесть тридцать подходит?
В семь тридцать в белом пиджаке, который Мокта отнес в чистку и вернул в тот же день, Ингхэм позвонил мисс Дерби от стойки портье в «Фурати». Они устроились за одним из столиков в саду и выпили по порции «Тома Коллинза».
Она работала в адвокатской фирме своего дяди. В качестве секретаря мисс Дерби узнала много полезного о законах, что, по ее словам, ей было без особой надобности, поскольку она не собирается учиться на юриста. В мисс Дерби было то тепло и дружелюбие — а может, просто открытость, — которых так недоставало Ингхэму. Была в ней и наивность и, в определенной степени, скромность. Он был уверен, что она не заводила любовных связей с кем попало, не увлекалась частой сменой партнеров, но, решил он, иногда все же это делала, и если случится такое, что он ей понравится, то можно считать себя счастливчиком, поскольку девушка необыкновенно красива.
Они поужинали в «Фурати».
— Мне очень хорошо с вами, — признался Ингхэм. — Весь последний месяц я находился здесь в одиночестве. Мне нужно работать, поэтому я не слишком стремлюсь заводить знакомства с новыми людьми. Однако работа не всегда спасает меня от чувства одиночества.
Мисс Дерби немного поспрашивала Ингхэма о его работе. Он вкратце рассказал ей, что человек, с которым они собирались вместе делать фильм, не приехал, потому что покончил с собой, правда, не стал называть имени Джона. Еще он сообщил, что решил задержаться здесь на несколько недель и поработать над собственной книгой.
Кэтрин — она произнесла свое имя по слогам — отнеслась к нему с явным участием, что тронуло Ингхэма куда больше, чем не менее искреннее участие Адамса.
— Каким, должно быть, сильным потрясением это для вас стало. Даже если вы не слишком близко знали этого человека!
Ингхэм сменил тему, спросив, видела ли она другие города Туниса. Кэтрин видела и с удовольствием принялась рассказывать о сувенирах, которые купила, чтобы отослать или привезти домой. Отпуск она проводила одна, однако в Тунис прилетела с английскими друзьями, которые приезжали в Америку и вчера вылетели в Лондон.
В голове Ингхэма мелькнула идея отправиться с ней в Париж и провести там несколько дней. Но он сразу же осознал ее абсурдность. Ингхэм пригласил девушку к себе в бунгало выпить кофе или пропустить по стаканчику перед сном. Она согласилась. От спиртного Кэтрин, правда, отказалась, и Ингхэм сварил две чашки крепкого кофе. Она также обрадовалась его идее искупаться, надев на себя одну из его рубашек. Пляж оказался абсолютно пустым. А в небе сияла полная луна.
Когда они вернулись в бунгало и она уселась, завернувшись в большое белое полотенце, Ингхэм сказал:
— Мне очень бы хотелось, чтобы вы остались со мной. Как вы на это смотрите?
— Мне тоже этого хочется, — призналась Кэтрин.
Все получилось совсем просто.
Ингхэм дал ей свой махровый халат, и она исчезла в ванной.
Затем Кэтрин, обнаженная, скользнула в постель, и Ингхэм улегся рядом с ней. Начались нежные, с привкусом зубной пасты, поцелуи. Но Ингхэма больше привлекала ее грудь. Он осторожно лег сверху, однако через несколько минут осознал, что еще не достаточно возбудился, чтобы заняться любовью. На мгновение ему удалось забыть об этом, пока он целовал нежную шею девушки, но затем эта мысль вернулась снова. И видимо, все испортила. Кэтрин даже на короткий момент коснулась его члена, хотя, скорее всего, случайно. Можно было бы попросить ее кое-что сделать, но он не смог. Только не эту девушку. Наконец он лег на бок, лицом к Кэтрин и крепко сжал ее в своих объятиях. Однако ничего не произошло. Ничего не возбуждало, и Ингхэм вдруг понял, что ничего не получится. Это привело его в замешательство. Забавно. Прежде такого с ним никогда не случалось — только не тогда, когда ему хотелось заняться любовью, как сейчас. Ина даже поддразнивала его, называя чересчур пылким, и Ингхэм гордился этим. Он прошептал Кэтрин несколько комплиментов, совершенно искренних. Ингхэм чувствовал себя потерянным, даже слишком потерянным, чтобы всерьез огорчиться из-за собственного бессилия. В чем же дело? Может, в самом бунгало? Нет, вряд ли.
— Ты прекрасный любовник, — сказала Кэтрин.
Ингхэм едва не рассмеялся.
— Ты необыкновенно красива.
Прикосновение ее руки к его шее было приятно и успокаивало, но почти не возбуждало. Ингхэм размышлял, много ли это значило для Кэтрин и как сильно он ее огорчил.
Неожиданно она чихнула.
— Да ты совсем холодная!
— Это все из-за купания.
Он поднялся с постели, пошел на кухню и налил скотч, затем вернулся и, держа в руке стакан, кое-как натянул на себя халат.
— Хочешь немного?
Кэтрин кивнула.
Двадцать минут спустя Ингхэм высадил девушку у «Фурати». Он предложил ей остаться у него на ночь, но Кэтрин отказалась. В ее отношении к нему ничего не изменилось — увы, совсем не так, как это могло бы быть, если бы у них все получилось.
— Может, пообедаем завтра? — спросил Ингхэм. — Если хочешь, можем приготовить что-нибудь у меня. Просто для разнообразия.
— Завтрашний вечер у меня занят. Может, встретимся за ленчем?
— Когда я работаю, то не хожу на ленч.
Они договорились на вечер, на послезавтра, опять в семь тридцать.
Вернувшись домой, Ингхэм тут же надел пижамные брюки. Он сел на кровати, совершенно подавленный. Он никогда не смог бы прочувствовать всю тяжесть своей депрессии, не окажись в этой стране, подумал Ингхэм. Он здорово изменился за последний месяц. Но в какую сторону? Ничего, в ближайшие дни узнаем. На такой вопрос нельзя ответить, просто размышляя над ним.
А Кэтрин Дерби куда умнее, чем Лотта, вдруг решил он. Хотя это не значит, что кто-то мог быть умнее настолько, чтобы превосходить Лотту в изворотливости ума. Лотта оказалась ошибкой, серьезной, болезненной и долгосрочной ошибкой. Лотта ушла от него к другому мужчине, потому что скучала с ним. Этот тип не раз бывал у них на вечеринках в Нью-Йорке, изысканно-представительный, остроумный, экстраверт — в общем, из тех, как считал Ингхэм, которые нравятся женщинам и которого он не воспринимал всерьез. И вдруг Ингхэм узнал, что Томас Джеффри просит руки его жены и, более того, что она согласна отдать ее ему. Никогда еще ни одно событие в жизни Ингхэма, к тому же столь важное, не совершалось так стремительно. Он понимал, что у него не остается времени, чтобы бороться. Лотта не раз говорила ему: «Ты уделяешь мне внимание только в постели». И это было правдой. Ее не интересовали его книги, как, впрочем, и никакие другие, и у нее была глупая привычка, порой казавшаяся смешной, переиначивать его или чье-то еще выражение в собственное, дурацкое, совершенно не по теме, но довольно забавное. Да, он часто улыбался. И всегда добродушно. Он боготворил Лотту — еще ни одна женщина так не привязывала его к себе в физическом плане. Но этого явно недостаточно, чтобы сделать женщину счастливой. Нет, он не может винить ее. Лотта происходила из богатой семьи; плохо
