с коричневым чемоданом у ног. На нем были аккуратно выглаженные светло-зеленые хлопчатобумажные брюки. Ингхэм проехал чуть ниже ресторана Мелика, остановившись на противоположной обочине, и Иенсен подошел к нему. Ингхэм помог пристроить его чемодан на заднее сиденье. Даже с рюкзаком Иенсена и болтающимися кухонными принадлежностями оставалось еще достаточно места.
— Послушай, Андерс, тебе лучше надеть шорты, — заметил Ингхэм. — Ехать будет жарко. Не стоить портить такие замечательные брюки. — Он говорил осторожно выбирая слова, как всегда боясь нечаянно задеть Иенсена.
— Хорошо, — словно послушный ребенок, с готовностью согласился Иенсен. — Я переоденусь у Мелика в туалете. — И, открыв свой чемодан, он вытащил из него шорты, сделанные из обрезанных старых джинсов. Затем поднялся по ступеням ресторана.
Ингхэм стал рядом с машиной и зажег сигарету.
Через пару минут Иенсен вернулся. Ноги у него были худые, загорелые, с золотым пушком. Аккуратно сложив брюки, он убрал их в чемодан.
Ингхэм повел машину вдоль моря на юг. Безоблачное голубое небо над ними словно обещало вознаградить их чем-то приятным. Через четверть часа они достигли деревушки Бу-Фиш и, еще примерно через столько же, — более крупного населенного пункта, носившего название Энфидавилл. Иенсен держал на коленях карту. До Суса дорога была отличной. Не останавливаясь в Сусе, чтобы выпить хотя бы по чашке кофе, они продолжали двигаться по более короткому маршруту в южном направлении, к Сфаксу, где собирались пообедать. Иенсен, запинаясь, читал вслух названия:
— Мсаке, затем… Бурджин… Амфитеатр! Отлично! Нет, это не город. У них есть один амфитеатр. Возможно, еще римский.
— Просто удивительно, — заметил Ингхэм, — здесь мало что осталось от римлян, греков, турок и прочих пришельцев. Картаж меня глубоко разочаровал. Я ожидал, что он значительно больше.
— Несомненно, его тысячу раз грабили, — согласился с ним Иенсен.
В Сфаксе, где они пообедали в довольно приличном ресторанчике со столиками на тротуаре, Иенсен заинтересовался пареньком лет двенадцати. По крайней мере, Ингхэму так показалось. Хотя он не заметил, чтобы Иенсен делал какие-либо знаки. Мальчик все время крутился рядом; он улыбался во весь рот, выкатывал свои большие черные глаза и льнул к металлическому шесту в нескольких футах от них. Наконец он заговорил с Иенсеном, и Иенсен что-то прошептал ему, кажется по-арабски. Мальчик захихикал.
— Я спросил его, — пояснил Иенсен, — разве я похож на человека, которого некому приласкать? Пошел прочь!
Ингхэм засмеялся. Мальчишка был очень смазливым, но грязным.
— Они к тебе не пристают? — спросил Иенсен.
Как-то раз в Тунисе один из таких мальчишек сделал ему предложение, но Ингхэм сказал: «Нет, не сейчас».
— Немного назойливости. Немного беспокойства, — произнес Иенсен с таким выражением, как если бы говорил о собственной пустяковой слабости, от которой не мог избавиться.
Ингхэму была неприятна мысль, что во время их путешествия Иенсен может подцепить себе дружка или даже двух. Он думал, что это могло бы слишком увлечь Иенсена.
— А сколько они обычно просят? — спросил он.
— О! — Иенсен рассмеялся. — Они готовы доставить удовольствие за пачку сигарет. И даже за полпачки.
К шести часам они без проблем добрались до Табеса, даже несмотря на краткую остановку в городишке с названием Сехира, где они искупались. Стояла самая жара, часа три пополудни. Они выбрались наружу из раскалившейся, словно печка, машины, которая с трудом проползла по песчаному грунту к пляжу, и окунулись в еще большее пекло.
Ингхэм как можно скорее переоделся в плавки, зайдя за другую сторону машины. Вокруг не было ни единой души. Да и кто мог вытерпеть такую жару? Они пробежались по песку и прыгнули в воду. Вода показалась Ингхэму освежающей, однако его спутник нашел ее недостаточно прохладной. Он оказался отличным пловцом и мог оставаться под водой так долго, что Ингхэм начал уже беспокоиться. Иенсен купался в своих шортах. Когда они вернулись к машине, оказалось, что дверные ручки до такой степени накалились на солнце, что до них невозможно дотронуться. Ингхэм был вынужден стянуть с себя плавки и открыть дверцу машины с их помощью. Подстелив полотенце, Иенсен уселся на сиденье прямо в мокрых шортах.
В Габесе Ингхэм впервые увидел пустыню, удаленную от моря территорию, раскинувшуюся за городом к западу, плоскую и желто-оранжевую в лучах заходящего солнца. Город был довольно большим, но дома в нем не теснились друг к другу, как в Сусе или Сфаксе. Между ними оставалось пространство, сквозь которое вдалеке виднелись пальмы с волнующимися на легком ветерке пышными листьями. Было не так уж и жарко, как он ожидал. Они отыскали второсортный отель, который, однако, оказался достаточно респектабельным, чтобы быть включенным в путеводитель Ингхэма. Иенсен попытался настоять на том, чтобы оплатить свою часть расходов, но Ингхэм не хотел позволять ему слишком тратиться. Вот будет забавно, если Иенсен на поверку окажется весьма состоятельным человеком, который решил на время прикинуться бедняком. Что ж, такое вполне возможно, подумал Ингхэм. Для начала покупается дешевый коричневый чемодан, а если прикидываться достаточно долгое время, то чемодан начинает выглядеть исконно иенсеновским. Ингхэма не слишком заботило истинное положение вещей. Он находил, что Иенсен отличный дорожный компаньон, который никогда и ни на что не жалуется, всем интересуется и с готовностью откликается на любое его предложение.
Туалет и душ оказались только в номере Ингхэма. Иенсен принял душ у него. Затем оба вышли прогуляться по городу. Продавцы жасмина расхаживали и здесь. Густой запах жасмина стал для Ингхэма запахом Туниса, как определенный запах вызывает в памяти образ вполне определенной женщины. Например, запах «Ле Данди» был запахом Лотты. Ингхэм не мог припомнить, как назывались духи Ины, хотя он несколько раз покупал их ей в Нью-Йорке. Он определенно не мог вспомнить, как они пахнут. Обонятельная память более примитивна, чем та, что хранит слова, и совершенно невозможно заставить себя вспомнить запах, так же как, например, слово или стихи.
Они отправились в бар, где пристроились за стойкой. Снова пили букхах. Затем Ингхэм выпил скотч. Транзисторный приемник на полке бара, совсем миниатюрный, надрывался вовсю, мешая разговаривать. Казалось, эти завывания никогда не кончатся. Они то прерывались, то начинались вновь, при этом нельзя было разобрать, мужской это или женский голос. Когда голос на какое-то время смолк, забренчали, вкрадчиво заныли инструменты, и вокалист на их фоне оглушительно затянул: «Да! Именно об этом я все время твержу!» Какого черта они все время жалуются? Ингхэму захотелось рассмеяться.
— Боже мой, — сказал он Иенсену, качая головой.
Иенсен слегка улыбнулся, явно не в силах перекричать этот шум.
Пол под их ногами был устлан сигаретными окурками, пылью и плевками.
— Давай пойдем куда-нибудь в другое место, — предложил Ингхэм.
Иенсен с готовностью согласился.
Наконец они отыскали ресторан, где можно было пообедать. Ингхэм не смог съесть свой кальмар, или что там ему принесли, который заказал по ошибке, из-за незнания языка. Но по крайней мере, он испытал удовлетворение, скормив его благодарной кошке.
На следующее утро они заплатили по счету и расспросили управляющего о верблюдах.
— О, хорошо, m'sieur! — И он назвал цену. Он знал, где можно было найти погонщика верблюдов.
Взяв свои вещи, они отправились на поиски погонщика верблюдов. Им пришлось задержаться, поскольку Иенсен решил дождаться того погонщика, который отправлялся в десять или десять тридцать, как ему говорили. Скрестив ноги в сандалиях, погонщики стояли в беззаботной позе, привалившись к телам своих верблюдов, которые разлеглись на песке, подогнув под себя передние ноги, на манер кошек. Верблюды выглядели куда разумнее своих погонщиков, подумал Ингхэм. На их мордах отражалась та мудрость, то знание, которое не может быть достигнуто учебой ни в какой школе. Они с любопытством уставились на него и Иенсена, как бы говоря: «Ну-ну, еще парочка сосунков». Ингхэм немного устыдился своих неромантических мыслей.
