говорил добродушный старый чудак лет шестидесяти с лишком, который выкажет максимум терпения, если мистер Реддингтон явится к нему в офис, однако не уступит ни цента, что бы там мистер Реддингтон ни толковал и ни доказывал. Ведь Джордж Мак-Алпин представлял налоговое управление Соединенных Штатов Америки. – Разумеется, вы сможете поговорить со мной, – произнес Том, растягивая слова, – но не сомневайтесь, мистер Реддингтон, ошибка исключена. Я просто хочу сэкономить ваше время. Приезжайте, если вам так хочется, но вся документация касательно ваших налогов в данную минуту у меня под рукой.
Молчание. Мистер Реддингтон явно не собирался задавать вопросов по документации. Очевидно, не знал, что именно надо спросить. Но если бы он все же попросил каких-либо объяснений, у Тома была наготове длинная путаная речь насчет чистого дохода и нарастающего дохода, балансовых сумм и расчетных смет, а также шести процентов годовых, нарастающих со дня, назначенного для уплаты налога на все сальдо, и представляющих собой возмещение первоначального налога. И всю эту галиматью он излагал медленно, не давая себя прервать, подавляя противника неумолимо, подобно танку. До сих пор никто еще не упорствовал в намерении явиться лично и вновь прослушать подобную лекцию. Мистер Реддингтон тоже капитулировал. Том понял это по его молчанию.
– Хорошо, – сказал мистер Реддингтон словно в изнеможении. – Я прочту уведомление завтра, когда получу его.
– Прекрасно, мистер Реддингтон, – ответил Том и повесил трубку.
С минуту посидел, ухмыляясь, зажав сложенные ладони между коленями. Потом вскочил, убрал на место машинку Боба, аккуратно причесал перед зеркалом свои светло-каштановые волосы и отправился выправлять паспорт.
Глава 3
– Том, дорогой, здравствуйте! – Голос и интонация мистера Гринлифа предвещали великолепные коктейли, изысканный ужин и ночлег, если гость окажется слишком усталым, чтобы идти домой. – Эмили, это Том Рипли.
– Рада познакомиться с вами, – сердечно сказала хозяйка дома.
– Как поживаете, миссис Гринлиф?
Она выглядела так, как он и ожидал: высокая, стройная блондинка. Держалась с известной долей официальности, не позволявшей ему забывать о хороших манерах, но при этом с тем же наивным доброжелательством ко всем и всему, что и мистер Гринлиф. Хозяин повел их в гостиную. Да, Том действительно побывал здесь с Дикки.
– Мистер Рипли занимается страховым бизнесом, – объявил мистер Гринлиф. Он, по-видимому, уже успел пропустить рюмочку, а может быть, волнуется: ведь Том вчера вечером подробно описал рекламное агентство, где он якобы работает.
– Не слишком интересная работа, – скромно сказал Том, обращаясь к миссис Гринлиф.
Служанка внесла в комнату поднос с коктейлями и бутербродами на поджаренном хлебе.
– Мистер Рипли уже бывал у нас, – сказал мистер Гринлиф. – Он приходил с Ричардом.
– Вот как? Я вас не помню. – Хозяйка дома улыбнулась. – Вы уроженец Нью-Йорка?
– Нет, я родился в Бостоне, – ответил Том. Это была правда.
Примерно через полчаса – и хорошо, что не раньше, потому что за это время Том по настоянию Гринлифов успел выпить второй и третий мартини, – они перешли из гостиной в столовую, где был накрыт стол на три персоны, горели свечи, лежали большие синие салфетки и уже была подана заливная курица. Но главное, был сельдерей в соусе с майонезом. Любимое блюдо Тома. Во всяком случае, по его заявлению.
– Ричард тоже любит сельдерей, – сказала миссис Гринлиф. – И считает, что наш повар готовит его отменно. Жаль, вы не можете захватить немного для него.
– Отчего же, положу вместе с носками, – улыбнулся Том, на что мистер Гринлиф рассмеялся. Его жена просила Тома отвезти Ричарду несколько пар черных шерстяных носков от «Брукс бразерс», какие Ричард всегда носил.
Застольная беседа была вялой, но ужин превосходным. Отвечая на вопрос миссис Гринлиф, Том сказал, что работает в рекламной фирме «Ротенберг, Флеминг и Барнер». Когда он упомянул фирму в другой раз, он нарочно назвал ее «Реддингтон, Флеминг и Паркер». Похоже, что мистер Гринлиф не уловил разницы. В это время они с мистером Гринлифом сидели вдвоем в гостиной после ужина.
– Вы учились в Бостоне? – спросил мистер Гринлиф.
– Нет, сэр. Какое-то время я учился в Принстоне, потом жил у другой своей тетки в Денвере и ходил в колледж там.
Том подождал в надежде, что мистер Гринлиф спросит что-нибудь о Принстоне, но тот не спросил. Том мог свободно рассуждать о методе преподавания истории в Принстоне, о том, что запрещено и что разрешено на его территории, об атмосфере на субботних и воскресных танцах, о политических тенденциях студентов. Прошлым летом Том подружился с одним студентом предпоследнего курса Принстона. Тот только и говорил о своей альма-матер, и под конец Том сам начал его выспрашивать, предвидя, что настанет время, когда эти сведения ему пригодятся. Том уже рассказал Гринлифам, что его вырастила тетя Дотти в Бостоне. Она привезла его в Денвер, когда ему было шестнадцать, и на самом деле он только кончил там среднюю школу, но в доме у тети Би в Денвере снимал комнату один молодой человек по имени Дон Мизел, так вот он-то учился в Колорадском университете. У Тома было такое чувство, будто он тоже там учился.
– Вы специализировались на чем-нибудь определенном? – спросил мистер Гринлиф.
– Никак не мог выбрать между бухгалтерским делом и английским языком, – ответил Том с улыбкой, зная, что такой ответ слишком банален, чтобы дать пищу для обсуждения.
Вошла миссис Гринлиф с альбомом семейных фотографий, и Том сидел рядом с ней на диване, а она переворачивала страницы. Вот Ричард учится ходить. Вот Ричард на ужасной цветной фотографии во всю страницу, с длинными белокурыми локонами. Альбом заинтересовал Тома, лишь когда пошли фотографии Ричарда лет с шестнадцати: длинноногий стройный юноша с волнистыми волосами. Насколько мог судить Том, между шестнадцатью и двадцатью тремя или двадцатью четырьмя годами, когда были сделаны
