нибудь нервничал рядом с Томом, это обычно действовало на него успокаивающе.
В дверях прозвенел звонок. Эд впустил Бернарда Тафтса.
— Бернард, как поживаешь? — спросил Том, протягивая руку.
— Спасибо, хорошо, — ответил Бернард несчастным тоном. Он был худ, с оливковым оттенком кожи, прямыми черными волосами и темными бархатными глазами.
Том решил, что в данный момент не стоит слишком много болтать с Бернардом, лучше поддерживать деловую атмосферу.
В крошечной, но вполне современной ванной Джеффа Эд налил в таз воды и принялся обрабатывать волосы Тома оттеночным шампунем, чтобы они выглядели темнее. Бернард стал рассказывать о Дерватте — правда, лишь после того, как Эд сначала намекнул ему, а потом настойчиво повторил, что пора уже начинать.
— Ходил он слегка сутулясь, — сказал Бернард. — Голос… Он был немного стеснителен и говорил, пожалуй, довольно монотонно. Ну, примерно вот так, если только у меня получается похоже, — произнес Бернард бесцветным голосом. — Время от времени он посмеивался.
— Кто ж этого не делает, — отозвался Том и сам нервно рассмеялся. Теперь он сидел на стуле с прямой спинкой, а Эд его причесывал. Справа от Тома на подносе лежало нечто похожее на кучку волос, вроде тех, что сметают в парикмахерской после стрижки, но Эд взял это в руки, встряхнул, и оно оказалось бородой, прикрепленной к тонкой и плотной марле телесного цвета.
— Господи, помилуй! — воскликнул Том. — Надеюсь, там будет не слишком яркое освещение.
— Мы за этим проследим, — заверил Эд.
Пока Эд трудился над усами, Том снял два своих кольца — одно обручальное и другое Дикки Гринлифа — и сунул их в карман. Он попросил Бернарда подать ему из кармана его брюк мексиканский перстень. Тонкие пальцы Бернарда были холодными и дрожали. Том хотел спросить его, как дела у Цинтии, но вспомнил, что Бернард с ней больше не встречается. А ведь они хотели пожениться. Эд щелкал ножницами вокруг его головы, стараясь смастерить вихор спереди.
— И еще Дерватт… — начал Бернард, но голос его дрогнул.
— Ладно, Бернард, хватит, помолчи! — бросил Эд и рассмеялся чуть истерически.
Бернард усмехнулся тоже.
— Простите… Нет, правда, прошу меня извинить. — В голосе его звучало искреннее сожаление.
Борода с помощью клея встала на место.
— Я хочу, чтобы ты немного походил, Том, пообвыкся, — сказал Эд. — В галерее… Мы решили, что тебе не стоит заходить вместе со всей толпой. Там сзади есть служебный вход — Джефф нас впустит. Мы пригласим нескольких журналистов к себе в офис, где будет только один торшер в другом конце комнаты. Лампочки из люстры и бра мы выкрутили, так что они просто не смогут их зажечь.
Приклеенная борода холодила лицо. Посмотрев на себя в зеркало ванной, Том решил, что он похож на Д. Г. Лоуренса. Вокруг рта он чувствовал волосы. Это ощущение ему не нравилось. На маленькой полочке под зеркалом стояли три фотографии Дерватта: Дерватт в рубашке без пиджака читает книгу в шезлонге; стоит рядом с каким-то незнакомым Тому человеком; глядит прямо в объектив. На всех трех снимках Дерватт был в очках.
— Очки, — сказал Эд, будто прочитав его мысли.
Том взял у Эда очки с круглыми стеклами и надел их. Сразу стало лучше. Том осторожно улыбнулся, чтобы не повредить еще не присохшую бороду. Стекла в очках были простые. Том, ссутулившись, вышел обратно в комнату и произнес, как он надеялся, голосом Дерватта:
— Теперь расскажите мне об этом Мёрчисоне…
— Ниже! — замахал Бернард своими костлявыми руками. — Более глухо!
— Об этом мерзком Мёрчисоне, — повторил Том.
— По словам Джеффа, М-мёрчисон думает, что Дерватт вернулся к своей старой технике, — сказал Бернард. — В той картине, что он купил, “Часы”. Если честно, я не совсем понимаю, что он имеет в виду. — Бернард потряс головой, вытащил откуда-то платок и громко высморкался. — Я только что посмотрел один из сделанных Джеффом снимков этих “Часов”. Я ведь не видел их уже года три. Саму картину то есть. — Бернард говорил вполголоса, как будто кто-то мог их подслушать.
— Этот Мёрчисон — эксперт? — спросил Том, думая, можно ли точно определить, что такое эксперт.
— Да нет, просто бизнесмен из Америки, — ответил Эд. — Собирает картины. Пунктик у него такой.
Вряд ли все это так просто, подумал Том. Иначе с чего бы им всем так нервничать?
— Мне нужно знать что-нибудь специфическое? — спросил он.
— Вроде бы нет, — отозвался Эд. — А ты как считаешь, Бернард?
Бернард открыл рот, чуть не задохнулся, хотел рассмеяться, и на какой-то момент стал похож на того молодого, наивного Бернарда, каким был раньше. Том только сейчас обратил внимание на то, как Бернард похудел со времени их последней встречи два или три года назад.
— Ах, если б я знал! — воскликнул Бернард. — Главное, ты должен твердо стоять на том, что эта картина — “Часы” — написана Дерваттом.
— Положись на меня, — отозвался Том. Он расхаживал по комнате, привыкая сутулиться, вырабатывая замедленный ритм. Он надеялся, что делает это правильно.
— Но я боюсь, — продолжал Бернард, — что Мёрчисон захочет разобраться с техникой — что бы он под этим ни подразумевал — и посмотреть, например, твоего “Человека в кресле”, Том.
Да, это тоже подделка.
— Он его не увидит, — сказал Том. — Я, кстати, очень люблю эту картину.
— Или “Ванну”, — добавил Бернард. — Она тоже выставлена.
— Ты в ней не уверен? — спросил Том.
— Да, не очень. Там та же техника.
— Так, значит, вы знаете, о какой технике идет речь? Почему же тогда вы не снимете эту “Ванну”, если она так сомнительна?
— Она включена в каталог, — объяснил Эд. — Мы боялись снимать ее — вдруг Мёрчисону захочется ее посмотреть, и он станет спрашивать, кто ее купил, и так далее…
Разговор зашел в тупик, потому что они не могли толком объяснить Тому, что именно Мёрчисон или они сами подразумевают под “техникой” в данном случае.
— Тебе-то что волноваться, — обратился Эд к Бернарду. — Ты с Мёрчисоном не встретишься.
— А ты видел его? — спросил Том Эда.
— Нет. Только Джефф видел, сегодня утром.
— Что он собой представляет?
— Джефф сказал, типичный крупный американец, лет пятидесяти. Вежлив, но упрям. Тебе надо подтянуть ремень.
Том подтянул брючный ремень и понюхал рукав пиджака. От него исходил слабый запах нафталина. В прокуренном помещении его, возможно, никто не учует. И потом, Дерватт ведь мог носить мексиканскую одежду все последние годы, а европейскую держать где-нибудь в сундуке. Том посмотрел на себя в большое зеркало, над которым Эд зажег один из ярких прожекторов Джеффа, и вдруг сложился пополам от смеха. Повернувшись к ним, он сказал:
— Прошу прощения, я просто подумал, что при таких фантастических заработках у Дерватта точно должен быть пунктик насчет приверженности старой одежде.
— Ну, он же затворник, — ответил Эд.
Зазвонил телефон. Эд снял трубку, и Том услышал, как он заверяет кого-то — Джеффа, конечно, — что Том здесь и готов ехать в галерею.
Но Том еще не чувствовал себя вполне готовым. Он чуть вспотел от волнения.
— А как поживает Цинтия? — спросил он Бернарда, стараясь произнести это жизнерадостным тоном. — Ты видишься с ней?
— Нет, я больше не встречаюсь с ней. Почти не встречаюсь. — Бернард искоса взглянул на Тома, затем опять уставился в пол.
— А что она скажет, когда узнает, что Дерватт приехал в Лондон на несколько дней?
