— Разве не видно? — важно ответил Загит. — Золото мою!
— Нашел хоть что-нибудь?
Загит с гордостью указал на кучку желтых камешков:
— Вот!
— Что вот? — переспросил парнишка.
— Как что? Золото! — рассердился Загит.
— Это, по-твоему, золото? — незнакомый мальчик присвистнул от удивления. — Самые обыкновенные камни!
— Ка-амни? — растерялся Загит. — Ты точно знаешь?
— Еще бы не точно! — парнишка прищурился. — Я, брат, слов на ветер не бросаю! Если б в самом деле столько золота можно было найти…
Загит чуть не заплакал от обиды и горя. Сразу почувствовал он, как болят руки и ноет спина, как он беспомощен и как еще мал, лицо его покраснело от стыда и гнева на самого себя.
— Зря не мыкайся, тут много не намоешь! — Парнишка встал с корточек, и Загит узнал в нем хромого Гайзуллу. — Ты где подачую брал?
— Чего, чего?
— Э, да ты даже не знаешь, что такое пода— чая порода! — высокомерно усмехнулся Гайзулла. — Мы, старатели, покамест подачей такую глину называем, в которой золото найти можно, понял? — Он прищурился, глянул еще раз свысока на все еще сидевшего на корточках Загита и вытащил из-под пояса грязных холщовых штанов матерчатый кисет. — Спички есть? Хотя что я спрашиваю, сразу видать, что нету. Тебе курить еще нельзя, молод слишком!
Гайзулла вытащил из пришитого к штанине черного кармана огниво и закурил. Едкий дым самосада потянулся вверх. Гайзулла затянулся, сплюнул, молодцевато подтянул штаны.
— Так ты где эту глину-то брал? — важно спросил он.
— Здесь… — Загит показал рукой под ноги.
Гайзулла хлопнул себя по боку:
— Зде-е-есь? Какое здесь может быть золото? Ты же пустой речной песок промывал, дурья твоя башка!
— Гай-зул-ла-а! — послышался в стороне дрожащий женский голос.
— Мать кричит, — пояснил Гайзулла и тут же откликнулся: — Чего тебе? Заблудилась, что ли? Ни на шаг нельзя отойти! Сиди, я скоро приду! — Он обернулся к Загиту: — Ты чей?
— Хакима, из рода Кызыр…
— А-а, сын Хакима-бабая! Да-да, вспомнил… — Гайзулла задумчиво потер лоб ладонью. — Я к вам ходил как-то, еще мать твоя жива была, к брату твоему ходил…
— К Мухаметкилде?
— Да, к нему, упокоит аллах его душу! — сложил ладони Гайзулла. — А потом мне бес ногу повредил, и я уже не смог к вам ходить…
— Гай-зул-ла-а! —опять послышалось невдалеке.
— Айда со мной! — решительно сказал Гайзулла. — Зря только проторчишь тут, и так вон уже гусиной кожей покрылся!
Обойдя несколько старых отвалов, мальчики подошли к Фатхии, которая неподвижно сидела на плоском камне. Глаза ее были повязаны черной тряпкой. Гайзулла тронул мать за руку:
— Эсей, дай-ка мне тот хлеб, что остался…
— Ты же только что ел, опять проголодался? — Вытащив из мешочка кусок лепешки, она разломила его пополам, половину протянула Гайзулле, а вторую аккуратно положила в тот же мешочек, затем дрожащими руками собрала крошки с подола и положила их себе в рот.
— Ты его сразу глотаешь, а лучше соси, как я, — посоветовала она. — Так лучше наешься…
— Спасибо, — сказал Загит, все еще держа в руках кусок лепешки, которую молча протянул ему Гайзулла.
— Да что ты на него смотришь? Ешь! — от вернулся тот.
— С кем это ты говоришь? — обеспокоилась Фатхия.
— Это сын Хакима-бабая, тоже пришел золото мыть, — ответил Гайзулла. — Проголодался и замерз. — Он снял с себя старые рукавицы из козьей шерсти и надел их Загиту на ноги. — Покамест согреешься немного…
Загит, дрожа, набросился на хлеб.
— Ты один пришел, сын Хакима? — спросила Фатхия.
— Да…
— Бедненький… — Старуха снова вынула свой мешочек и протянула вторую половину лепешки: — Возьми тогда и это… Сегодня пятница, вот и будет милостыней, помяни покойного отца Гайзуллы!.. Молись аллаху, сынок, и нас в молитве не забудь, пожелай нам найти много золота! Если аллах тебя услышит, куплю тебе новые штаны… Зарок даю, что куплю!
Загит уже откусил было от лепешки, но вспомнил о голодных братьях и сестрах, оставшихся дома.
— Ты что? — удивленно спросил Гайзулла.
Загит втянул голову в плечи.
— Чего боишься? — повторил Гайзулла. — Ешь, ешь, я на тебя не смотрю…
— Можно, я домой отнесу? — робко попросил Загит. — У нас дома все сидят голодные…
— Бери, бери! — махнул рукой Гайзулла. — Хлеб твой, что захочешь, то и делай!
Загит сунул хлеб за пазуху и собрался было идти домой, но сидевшая молча Фатхия опять обратилась к нему:
— Сколько знаков ты сегодня намыл, много?
— Зря ты его спрашиваешь, мама, — Гайзулла улыбнулся. — Я говорю, он еще маленький, совсем не знает даже, где золото ищут… Ты когда-нибудь золото видел? Знаешь, что такое знак? — спросил он Загита.
— Вчера отец нашел, по он мне не показывает… — опустив голову, ответил Загит.
— Я тебе сейчас покажу, — Гайзулла поднял старый, заштопанный французский платок, который лежал возле порожнего мешочка, и, развязав узелок, открыл его перед Загитом. В платке поблескивали мелкие, почти белые крупицы.
Загит никогда не думал, что золото собирают такими крохотными песчинками, и, вспомнив, как утром хотел найти кусок величиной хотя бы с кулак, невольно покраснел.
— Золото желтое, мне отец говорил, — шепотом сказал он.
— Это если в куске! — со знанием дела ответил Гайзулла. — Видишь? Это то, что мы с мамой сегодня намыли… А если б намыть раз в десять больше, как раз один грамм получится.
— А что такое знак?
— Знак — это одна песчинка, понял? Здесь у меня знаков десять, весит это все около одной спички. А десять спичек весит один грамм… — Гайзулла посмотрел на Загита и снова улыбнулся. — Возьми-ка себе один знак, вот этот, маленький…
— Ты что, с ума сходишь! — рассердилась Фатхия. — Дай сюда золото!
— Не спорь со мной, мама! Я хозяин! — вспылил Гайзулла. — Смотри, вот рассержусь и все рассыплю!
Фатхия замолчала, только дрожали, лежа на , коленях, ее высохшие старые руки.
— Попусту здесь не болтайся, иди домой! — обернулся к Загиту Гайзулла. — А вот станет по теплее, я тебя к себе в помощники возьму, лад но? И будем вместе мыть!
Дома Загит застал отца. Ни на кого не глядя, Хаким приделывал к саням вязки. Глаза его покраснели, лицо опухло, на сына он даже не взглянул. Мальчик осторожно присел у чувала, протянув ноги к огню, и стал наблюдать, как играют рядом на полу дети. Время от времени тихо стонала Мугуйя, лежавшая на нарах и крепко прижимавшая к себе спеленатую дочку.
— Открывай ворота, открывай ворота! — бубнил Султангали, двигая по полу березовые чурки. — Мои кони идут, вороные мои, кони идут! Гамиля, видишь моих лошадей? Когда я вырасту, буду богаче самого Хажисултана-бая! Знаешь, сколько у меня будет лошадей? Запрягу их в сани и поеду по горам! Динь,
