должен немедленно сделать из этого выводы.
Почему я не показала ему сразу? Очень просто. Я думала, что эта милая парочка удовлетворится несколькими десятками тысяч и потеряет дальнейший интерес. И, как говорил Пиль, беднее бы Роберт от этого не стал.
Я не была, Бог — свидетель, одного с Пилем мнения. Только в этом одном пункте я пела с ним в один голос — Роберт должен был убедиться на собственном опыте. Я не желала ему разочарования, правда нет. Но он ведь не хотел моей помощи. А я не хотела навязываться и постоянно выслушивать, что я должна с Пилем об этом поговорить. И, прежде всего, я не хотела насильно лишать его иллюзий. Об этом должна была Изабель сама позаботиться.
Я исходила еще только из нескольких недель, в крайнем случае, нескольких месяцев. Даже если в этих кругах ревность была не принята, рано или поздно это должно было Фехнеру не понравиться — делиться своей возлюбленной. Если подумать, то для него многое было поставлено на карту. Дело не должно было зайти так далеко, чтобы эта стерва его спровадила — потому, что с Робертом было удобнее, и она вошла во вкус.
Когда, затем, от детектива поступил третий отчет, казалось, что все именно так и произошло: Хорст Фехнер отказался от квартиры, в которой он жил вместе с Изабель почти четыре года. Для меня это было крепким ударом в спину.
Четыре последующие недели я оплачивала детективу наблюдение за квартирой Изабель и ночным клубом. Я была уверена, что Хорст Фехнер не откажется просто так, без церемоний, от своего золотого бычка. Я хотела, также, иметь его свежую фотографию, но вместо этого получила только круглый счет. Фехнер скрылся.
Как будто исчез с лица земли, сказал детектив: „Это значит, что он сбежал за границу, чего я не могу, к сожалению, утверждать с полной уверенностью. Я только краем уха в баре кое-что слышал“.
„Почему?“, — спросила я. „Должна же быть причина“.
Детектив многозначительно пожал плечами. „С такими парнями никогда не знаешь, что произошло — неприятности с полицией или с сообщниками. С Фехнером, кажется, обе версии соответствуют действительности“.
„Это могло быть также уловкой“, — сказала я. „Может быть, он заметил что Изабель была под наблюдением. Он не может рисковать, чтобы его видели рядом с ней, пока мой брат у нее днюет и ночует“.
Детектив не думал, что Фехнер его заметил. Он считал, что он разбирается в своей работе и был осторожен, и посоветовал мне переждать. По его мнению, большая любовь Изабель должна скоро развеяться, как дым.
„Вы можете спокойно положиться на ее болезненную страсть“, — сказал он и ухмыльнулся. „После всего, что я об этой связи слышал, она и четырех недель без Фехнера не продержится. Поверьте стреляному воробью, я знаю этот сорт. Очень возможно, что она мечтает находиться здесь, в качестве окруженной заботой супруги, но жить так она бы не смогла. Ей необходимы щекотание нервов и, то и дело, хорошая взбучка, чего она не получит от вашего брата. Через пару недель она сбежит на поиски своего Господина и Повелителя, положитесь на это“.
Это звучало утешительно, но не было, однако, гарантией, которой можно было довериться. Я поручила ему наблюдать дальше и выяснить местопребывание Фехнера, чтобы я могла подсказать это Изабель, когда ее одолеет тоска. А если бы этого не случилось, то я собиралась немножко помочь. Я играла с мыслями, предложить ей определенную сумму, чтобы она добровольно убралась.
А тремя днями позже, Роберт сообщил мне, что собирается на ней жениться. Это было в начале апреля. Дата уже была назначена.
Это было так неожиданно! Он выбил у меня почву из-под ног. В первый момент я вовсе не знала, что я должна ответить. Тогда я попыталась ему бережно сообщить то, что я узнала. Я думала, что у меня достаточно фактов на руках.
Только я не хотела сразу пускать в ход тяжелую артиллерию и начала осторожно: „Ты не должен слишком торопиться, Роберт, так долго ты ее еще не знаешь. Она молода и очень красива, я вполне понимаю, что она тебя привлекает. Если ты хочешь с ней спать, делай это. Другие тоже это делают, потому, что она — проститутка“.
Сначала Роберт отреагировал с изумлением: „Чепуха, Миа, как у тебя появилась такая абсурдная идея?“ Когда я не сразу ему на это ответила, он добавил: „Я знаю, что ты не любишь Изу, но я должен тебя попросить сдерживаться в выражениях“.
„Женщин, которые четыре года живут с сутенером и, по его команде, идут на содержание к другим мужчинам, именно так и называют“, — сказала я.
Роберт закатил раздраженно глаза. „Откуда ты знаешь про Фехнера?“
„Означает ли это, что ты тоже про него знаешь?“, — спросила я.
„Сначала я хочу получить ответ“, — потребовал он.
Итак, я рассказала ему, что я о нем беспокоилась и чтобы его защитить, наняла детектива, который, в ходе своей работы, вытащил на свет некоторые неутешительные факты.
В начале моего объяснения Роберт еще улыбался, а когда я закончила, спросил:
„Находишь ты это справедливым, Миа?“
Тогда он стал говорить, начав это так: „Мне очень жаль, Миа“.
Он мне солгал. Неоднократно он заверял, что это не Изабель побудила его быть скрытным по отношению ко мне. В этом я ему не верила. Я была убеждена, что он сразу в начале знакомства, рассказал ей обо мне, о нашей близости, о наших интенсивных отношениях. И она посоветовала ему молчать, чтобы я не могла перечеркнуть ее расчетов, пока они еще не дали плодов.
Он знал ее уже в течение двух лет и за все время не проронил об этом ни слова.
Он даже представлял мне других женщин, правда, не для того чтобы ввести меня в заблуждение. „Я не хотел Изу к себе привязывать“, — сказал он. „Она казалась мне слишком молодой. Я хотел ей только помочь освободиться от Фехнера“.
Он познакомился с ней после успешной деловой сделки. Один финансовый маклер пригласил его в этот бар, чтобы отпраздновать триумф. В тот вечер она была только молодой, хорошенькой девчонкой — веселой и занимательной. Девочкой, с которой можно провести пару приятных часов. Получили ли эти часы завершение в номере его отеля, об этом он мне не сказал. О чем мне знать с такой точностью, совершенно и не хотелось.
В первый год он видел ее только от случая к случаю, когда должен был заночевать во Франкфурте, и ему не хотелось весь вечер сидеть в одиночестве, в своем отеле. Мало-помалу, она ему поведала драму своей жизни. И, при этом, они постепенно сблизились — приблизительно так, вероятно, как я сблизилась с Сержем Хойзером.
В начале Роберт и не думал о прочных отношениях. И еще шесть месяцев назад казалось, что с ней не может быть никакого совместного будущего, сказал он. Поэтому он старался сохранять дистанцию, не подпускать ее к себе очень близко, чтобы потом окончательное расставание не причинило боли.
Как он это живо описывал — мне сразу стало ясно, что он многократно пытался поставить точку. Только Изабель и ее любовник не могли этого допустить. Крупной рыбе не дают так просто сорваться с крючка, ее держат крепко и осторожно вытаскивают на берег. Я поняла, почему исчез Фехнер. Только затем, чтобы дать Роберту понять, что путь свободен. В декабре они уже разок проделали с ним эту игру.
Это было то время, когда я была у Лучии в Испании и считала, что он в Швейцарии, вместе с Олафом Вехтером; когда он звонил мне каждый вечер, чтобы спросить, все ли у меня в порядке; когда я получила от него с полдюжины почтовых открыток с видами снежных гор. Он провел тогда четыре недели с Изабель — в квартире, которую снимал Хорст Фехнер и, обычно, делил с ней. В это самое время, якобы, находился Фехнер в короткой отсидке. А Олаф был один в Швейцарии, вооруженный полудюжиной заполненных почтовых открыток. Он же и предложил обойти меня таким образом — сам бы Роберт до этого не додумался.
В арест Фехнера я не верила. Об этом детектив гарантированно разузнал бы и, с радостью, доложил.
