проблемах с потенцией и удивленно приподнял бровь. — Мое было ржавое.
— И еще «винтом». — Зеленоглазая пожала плечами и, легко вытащив колесо из багажника, кинула его на асфальт. — В шиномонтажке его не взяли, никакое, говорят. Мне бы не хотелось, чтобы вы уехали на тот свет.
Пока она возилась, полы халата разошлись, и Тормоз заметил высоко на бедре татуировку — тарантула в натуральную величину.
«Дожил, блин, облагодетельствовали. — От жгучего стыда и ненависти к себе у него вдруг загорелись уши. — Телки уже держат за убогого, презенты дарят. Может, на содержание к кому податься? Найти богатую старуху… Говорят, перед смертью трахаются как никогда, думают, в последний раз…»
— Спасибо вам за заботу, перебьемся как-нибудь. — Серега сделался мрачен и, наверное, нырнул бы в тачку и отчалил с концами, если бы зеленоглазая не ухватила его за рукав:
— Слушай, давай на «ты». Меня Женей зовут, на греческом это значит «благородная», только это не так. Про торт не забудь.
Она включила на «семерке» охрану, улыбнулась и пошла к дому — легко, словно гриновская Бегущая по волнам.
«Ну и дела». Тормоз подождал, пока стройная фигурка в халате скроется за дверью подъезда, и, забросив дареное колесо в багажник — не оставлять же, в конце концов! — направился на Петроградскую.
Где находился этот чертов «Занзибар», он понятия не имел.
ГЛАВА 6
Язык до Киева доведет, а уж до какого-то там «Занзибара» и подавно. Проехав зоопарк. Тормоз принялся пытать прохожих и, взяв со второй попытки верный курс, ровно в половине десятого был на месте. Ну почти на месте, метрах в ста. Платить за парковку, прямо перед «Занзибаром», просторную, с фонариками на ограде, Сереге было натурально нечем, так что пришлось жаться к помойке. «Ладно, бедные не гордые. — Сплюнув, он навесил противоугонные вериги, спрятал под сиденье магнитолу и окунулся в духоту летнего вечера. — Ни хрена себе, однако. Красная площадь, зеленые елки…»
Заведение и вправду смотрелось достойно. Фасад переливался огнями, из дверей неслась музыка, а над входом зазывно изгибалась огромная неоновая дива — черная до синевы, крутобедро-высокогрудая и, судя по постановке ног, изнемогающая от страсти. Занзибар, одним словом, Занзибар…
Господин Морозов изволил быть около десяти. Еще издалека раздался вой сирен, резануло по глазам дальним светом, и, нарушив гармонию визгом тормозов, у самого входа замер «шестисотый», на этот раз перламутрово-белый. Хлопнули дверцы джипа поддержки, у выскочивших бугаев окаменели лица; и из «мерседеса» показался Морозов — строгий, но справедливый, как и подобает хозяину окружающего великолепия.
«Ну, бля, явление Христа народу». Плавно переместившись поближе. Тормоз поймал его взгляд и подобострастно шаркнул ножкой — мол, не соблаговолите ли признать, ваше сиятельство?
— А, ты. — Морозов на мгновение показал прокуренные зубы и, не останавливаясь, сделал знак рукой. — Степан Владимирович, человек по твоей части, присмотрись.
Не обращая больше на Серегу ни малейшего внимания, он исчез за зеркальными дверями.
Мордовороты-охранники убрались вместе с ним, джип с «мерседесом» отчалили на парковку, и у ступеней входа остались только двое — Тормоз и невысокий мужичок с лысиной во весь череп.
— Пойдем, парень. — Тронув Серегу за рукав, он посмотрел ему в глаза, свинцово, исподлобья, и легонько потянул за собой. — Шевелись, времени мало.
Сам он двигался неуловимо быстро — плавно, без малейшего усилия, будто стелился по земле. Как хищник, идущий по следу.
— Давай сюда. — В темпе миновав фасад, повернули за угол, и, притормозив у служебного входа, лысый забренчал ключами. — Заходи.
Кивнул вскочившему охраннику, сбежал вниз по лестнице и, промчавшись длинным, слабо освещенным коридором, взялся за дверную ручку:
— Ну что, зверье, как настрой?
В нос шибануло потом, вонью носков, застоявшейся мочой, и Тормоз сразу понял, что попал в раздевалку, причем набитую под самую завязку.
— Настрой боевой. — В небольшом, с «шубой» на стенах каземате кучковалось с десяток бойцов. Одни, гоняя конечностями воздух, разминались, другие потихоньку работали на серии, третьи, отсиживая пятую точку, укрепляли медитацией бойцовский дух.
— Шире шаг. — Лысый пересек раздевалку и, толкнув железную дверь, поманил Тормоза за собой. — Заходи, закрой на задвижку.
Это была тренерская. Шкаф, диван, сейф, на столе телефон, по которому, придерживая трубку плечом, беседовал амбалистый мужик. Стены комнаты вместо обоев были оклеены портретами разнообразных членов — Политбюро, Госдумы, всевозможных партий. Членов объединяло одно: глаза их на плакатах были напрочь изрезаны, придавая портретам сходство с зомби. Пахло здесь чуть лучше, чем в раздевалке.
— Добрый вечер, Степан Владимирович. — Сразу замолчав, амбал повесил трубку и, поднявшись, едва не чиркнул черепом по потолку. — Лютый своих уже привел, можно начинать.
— Лады. — Лысый протянул ему руку и свирепо покосился на Тормоза. — Слушай, парень, говорю только раз. — Он неожиданно прищурился и метнул бритву в глаз экс-премьеру. — Запомни, ты никто и звать тебя никак. Дышать будешь, как я скажу, а иначе никак не будешь. — Он на мгновение замолчал и, осчастливив лезвием отца перестройки, сплюнул прямо на пол. — Принцип здесь один: входит, кто хочет, выходит, кто может. Для начала стравим тебя с таким же лохом, а там видно будет.
С отвращением скользнув глазами по Серегиному галстуку, он оценил парижские штиблеты и перевел взгляд на амбала:
