БЕРСЕРК

Братья сидели рядом, окруженные другими воинами с Харейда, все как один невредимые, мучимые похмельем и страшно злые.

Бьорн страдал меньше остальных: когда город выслал завоевателям дань, ему как самому младшему достались лишь остатки пива и меда. Тем больше он досадовал. Братья, по крайней мере, имели опыт сражений; отец и раньше брал их с собой в набеги. А что, если вчерашняя битва окажется единственной в его жизни? Харальд Хардрада держал людей Торкеля в резерве, так и не вступившем в битву: англичане потерпели поражение слишком быстро. Поэтому, достигнув поля боя, бригада обнаружила только трупы, с которых уже содрали все, что представляло хоть какую-то ценность. Ни мечей с топорами и копьями, ни шлемов, ни застежек. Разве что пара тряпок; но и они были не лучше одежды Бьорна, успевшей истрепаться за время путешествия.

Вот уже четыре дня воины стояли лагерем под Йорком, недалеко от места сражения, в то время как его представители торговались с северным королем об условиях сдачи. Харальд запретил грабить город, отведя ему роль столицы своих будущих владений, а значит, дружинникам Гримсона опять ничего не достанется. Все эти дни они угрюмо наблюдали, как счастливчики из других отрядов щеголяют в тонком английском сукне и хвастаются друг перед другом украшениями для жен и невест. Соратники Бьорна все больше падали духом и пили без всякой меры. Они чувствовали себя куропатками среди орлов.

— Чем занят отец?

Большой Торольф уже трижды задавал этот вопрос; память у него короче, чем у селедки.

Бьорн вздохнул.

— Вместе с другими ярлами[3] сопровождает короля на переговорах. Горожане шлют нам пленников и выкуп.

— Надеюсь, не забудут положить баранины и меда.

Ингвар попытался выжать из меха последнюю каплю и с досадой отшвырнул его прочь.

— Мне уже все равно, что пить. Во рту будто овцы паслись! — простонал он и повалился наземь, прижав ладонь ко лбу. — Бьорн, будь хорошим мальчиком, принеси брату речной водицы.

— Отец велел ждать здесь. — Эйрик, старший сын Торкеля, остановил Бьорна, вскочившего на ноги. — Значит, здесь мы и останемся.

— Ну пожалуйста, — взмолился Бьорн. — Река за холмом, я только наполню мехи и вернусь — лошадь не успеет хвостом махнуть!

Эйрик облизал пересохшие губы. Он выпил не меньше других, а может, и больше — по праву старшинства.

— Тогда беги, парень, но поторопись. А то я тебе задам! — Он показал кулак.

— Если догонишь!

Бьорн со смехом увернулся от затрещины, Эйрик выругался и снова лег.

Юноша прикинул, как лучше добраться до реки. По дну пересохшей канавы проходила бугристая тропа, перегороженная ногами отдыхающих воинов. Не самая короткая дорога к берегу, но это лучше, чем перепрыгивать через распростертые тела. На викинга не стоит наступать, даже если тот в добром расположении духа. А уж в день, когда сентябрьское солнце печет вовсю, а пиво давно закончилось, это смерти подобно!

И все же Бьорн без колебаний выбрал второй путь. Он тут же споткнулся о Торольфа и неуклюже рухнул на него всем телом. Великан разразился проклятьями. Он хотел спихнуть с себя брата, но, невольно проследив за застывшим взглядом Бьорна, смолк на полуслове.

По узкой каменистой тропе, прихрамывая и волоча ступню, ковылял старик. Словно по волшебству, проход перед ним освобождался. Бьорн слыхал о магах, по велению которых расступались воды. Видимо, калека имел схожую власть: завидев его, воины поспешно отдергивали ноги и долго потом не решались вытянуть их снова.

— Сделайте вид, что спите, — шепнул Эйрик.

Братья дружно закрыли глаза и засопели, хотя Бьорн так и не слез с Торольфа.

Они не видели старика, но звуки выдавали его. Парализованная нога волочилась по земле, здоровая судорожными толчками бросала тело вперед. Он опирался на кривое топорище, покрытое сотнями насечек; дерево то шлепало по мокрой грязи, то царапало сухую землю. Воздух клокотал в груди хромого; должно быть, жестоко переломанные кости плохо срослись. Его появление сопровождал опасливый шепот.

Дома, на Харейде, искалеченный викинг покидал свою пещеру в утесах лишь дважды в год, когда заканчивались припасы. Его всегда снабжали едой, не требуя платы. Если он забирал овцу, хозяева считали, что принесли жертву богам; обглоданные кости тревожил потом только ветер. Собаки скулили и поджимали хвост, а матери выбегали на улицу, чтобы скорее спрятать плачущих малышей; самые отважные воины скрывались в своих домах, сжимая христианский крест или молот Тора и бормоча охранные заклинания, — все знали, кто идет. Если дети не слушались или плохо засыпали, их пугали именем старика, и не было угрозы страшнее.

«Спи, дитя, — приговаривали женщины, — а не то Черный Ульф заберет тебя в скалы».

Шарканье и клекот слышались все яснее. Бьорн еле дышал. Наверное, он уже сломал Торольфу лодыжки. Оба страдали, но не смели шелохнуться.

Ближе, ближе… И вот калека поравнялся с братьями. Они затаили дыхание, молясь про себя — двое Белому Христу, двое Тору, — чтобы Черный Ульф прошел мимо.

Все смолкло, только воздух со свистом вырывался из груди старого викинга. Бьорн мечтал об одном: снова услышать шорох шагов. Но вместо этого раздался голос, подобного которому он никогда прежде не слыхал:

— А вот и Торкелево племя.

Голос напомнил Бьорну шорох ветра в болотной траве лютой зимой, последний крик птицы в когтях ястреба, тонкий визг выдры, перегрызающей себе лапу, чтобы вырваться из капкана. Голос принадлежал человеку, давно отвыкшему говорить. А еще в нем неожиданно прозвучала насмешка.

— Храбрые сыновья Торкеля, — чуть слышно прошуршал Ульф, — должно быть, вы умерли, раз не дышите?

Братья разом выдохнули и принялись судорожно глотать воздух, внезапно показавшийся кислым. Они кашляли, но упорно притворялись спящими. Получалось неубедительно. Один Бьорн открыл глаза — против воли, словно кто-то поднял ему веки.

Прежде он толком не видел Черного Ульфа и помнил его лишь как тень, хромающую по улицам, чтобы затем скрыться в скальной расщелине с украденной овцой. Дикий зверь, живой труп — таким он представлялся Бьорну. Но сейчас перед ним стоял человек, правда, очень необычный. Казалось, Ульф древнее самого времени; сеть глубоких морщин, похожих на шрамы, покрывала его лицо, будто кто-то взял костяной гребень и долго бороздил им лоб и щеки старого викинга. Когда-то затейливые татуировки украшали его кожу, но теперь линии расплылись, а краски выцвели. Редкие волосы падали на лицо; присмотревшись, Бьорн понял, что в них вплетены кости животных: череп воробья, лапа куницы, рыбья челюсть. Ульф кутал свое тощее скрюченное тело в черную накидку, сквозь прорехи виднелись большие и малые рубцы — синие и вздутые, они вились, как черви. На спине болталась облезлая волчья шкура.

Но как бы ни выглядел Черный Ульф, Бьорн забыл обо всем, увидев его глаза, горевшие под завесой неопрятных седых прядей яркой зеленью горного водопада. Когда Бьорн заглянул в них, все вокруг исчезло. Он больше не слышал боязливого шепота, не чувствовал, что брат изнемогает под его весом. Стих даже речной бриз. Словно давняя угроза матери наконец сбылась и он остался с Черным Ульфом наедине.

— Медвежонок Бьорн, — снова послышался голос, слабый, как птичий крик на ветру.

— Ты знаешь меня? — Бьорн старался придать голосу уверенности, но пустил петуха, как мальчишка.

— Знаю ли я тебя? Викинга, который раньше всех ступил на английскую землю? О да… — Морщины вокруг рта собрались в подобие улыбки; раздался смешок, будто порыв ветра пробежал по сухим листьям. — Я видел твой первый шаг.

Все знали, что Черный Ульф плыл вместе с ними, и проклинали решение Торкеля взять его. Он не греб и всю дорогу лежал под палубой в тесном трюме, где хранились паруса, вязанки стрел и запасное

Вы читаете Двойник
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату